Тори
— Ты опять опаздываешь, Тори, — поправляя круглые очки на переносице, сообщает Веня нравоучительным тоном, как будто я не в курсе. — Знаешь же, что Филатов нас не пустит, если заявимся после звонка.
— Успеем добежать, зануда! — Я посылаю другу самую ослепительную улыбку из своего арсенала и беру его под локоть. — Из общаги вышла вовремя, честное слово, но возле подъезда опять тот котенок черно-белый ошивался, пришлось забежать в магазин сосиску ему купить. Надеюсь, девочки пристроят его, такой он милый.
— Ну вот! Из-за паршивого кота мы с тобой заработаем прогул у самого сволочного препода в универе! Где справедливость в этом мире?
Веня демонстративно пучит глаза и тянет меня к центральному входу, но войти внутрь мы не успеваем. Дорогу нам преграждает буйная компашка во главе с Арсением Громовым. Сам он предпочитает, чтобы его величали Громом (даже в мыслях!), но в гробу я видала таких Зевсов. В моем представлении он типичный мажор в брендовых шмотках, повсюду гоняющий с толпой отмороженных придурков.
Мы вместе учимся на втором курсе, только я на педагогическом факультете, Веня изучает прикладную информатику, а мажоры — IT-технологии и гейм-дизайн. Понятия не имею за что, но они невзлюбили моего друга с первой недели сентября. Я пыталась выбить у Вени признание, в каком месте он умудрился перейти дорогу этой шайке, но тот молчит как партизан, из чего я делаю вывод, что там или что-то действительно серьезное, или какая-нибудь ерунда, в которой ему просто стыдно признаться.
— Так-так, и куда это несется парочка «Твикс»? — с издевкой тянет Быков, один из прихвостней Громова с плоским лицом, явно не обремененным интеллектом.
Мы с Веней синхронно делаем вид, что не заметили провокации, и пытаемся обойти парней справа, но те зеркалят наше движение и перекрывают и без того узкий проход в универ.
— Мы спешим на пару, — бросаю я недовольно и крепче стискиваю локоть Вени. — Простым смертным приходится учиться и закрывать сессию с помощью знаний, а не денег папочки.
— Ууу, — раздается предупреждающий гул. — Ты, сука, на кого свой рот сейчас открыла?
Глаза плосколицего наливаются кровью, как у самого настоящего быка при виде размахивающего красной тряпкой тореадора.
— Не надо говорить с Тори в таком тоне! — вмешивается на свою голову Веня. — Зачем оскорблять девушку, только потому…
Закончить он не успевает. Быков хватает его за плечо и впечатывает в стену напротив с такой силой, что с Вени слетают очки. А после на них, сминая оправу и стекла, наступает второй Громовский дружок, Руслан Платонов. Раньше он мне казался самым адекватным из троицы, но в этом году как с цепи сорвался. Отрастил шевелюру, набил татуировку и, кажется, собирается побить рекорд Громова — пройтись вообще по всем девчонкам в универе. По крайней мере, со стороны это выглядит именно так.
— Ты! — задыхаюсь от возмущения и дергаюсь в сторону Быкова, чтобы прийти на помощь Вене, но на мое плечо тут же опускается горячая ладонь Громова.
— Не лезь, — говорит он так спокойно, словно не видит, как отморозок из своры его псов калечит моего друга.
Рассчитывая испепелить взглядом, я потрясенно смотрю на его загоревшую в Испании руку (ну а кто в универе не подписан на страницу Громова, где он светит полуголыми селфи?). Жаль, выходит не очень. Тогда я изо всех сил дергаю плечом и бросаюсь к Вене, на ходу подхватывая с земли вдребезги разбитые очки.
— Отвали! — рычу я на Платонова, когда тот пытается преградить мне путь.
— Ты посмотри, какая дерзкая! — ехидно улыбнувшись, он качает головой и, пока я помогаю Вене сесть и собрать выпавшие из рюкзака конспекты, светит ямочками на щеках, которые с его паршивой натурой сочетаются плохо.
— Ты как? — спрашиваю тихо.
— Жить буду, — храбрится Вениамин, но я чувствую, что он не меньше моего ошарашен подобной формой агрессии.
— И не стремно тебе прятаться за юбкой? — подает голос сам Громовержец, обращаясь к моему другу.
— Оставь его в покое, придурок! — бросаю я и бесстрашно смотрю ему прямо в лицо.
Наверное, сейчас я впервые осознаю, почему на него западают девчонки. Арсений Громов просто до тошноты идеальный. Он высокий, я бы даже сказала очень, явно на две головы выше меня, а я ведь тоже далеко не Дюймовочка. У него красивые рельефные плечи, широкая грудная клетка и большие кисти рук с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями — без шуток, у меня пунктик на эту часть тела, а его кисти выглядят так, словно парень в свободное время развлекается игрой на арфе. Ну, то есть, очень красиво. Выгоревшие на солнце волосы зачесаны назад, верхние пуговицы льняной рубашки расстегнуты, с шеи свисает странный кулон, а на ногах вместо модных кед чертовы лоферы, будто он учится в Гарварде, а не в РУФИ, где ботаники вроде нас с Веней изучают физику и информатику. Если подумать, Громов напоминает мне типичного Кена — такой же смазливый и пустоголовый, как пластиковая кукла. За этой оберткой точно нет ни сердца, ни души. Так несправедливо, что подобному мерзкому типу достались такие идеальные руки!
— Что ты сказала? — он демонстративно щурит глаза и кривит губы, за один миг превращаясь из милашки в хищного зверя. Еще и скалится — не зря он бессменный предводитель этих псов.
— Тебе голову мячиком отбили, что ты простых слов не понимаешь? — Ах, да, забыла сказать, что Громов у нас — звезда баскетбола.
Он в два размашистых шага сокращает расстояние между нами и сжимает своей аристократичной клешней мои щеки.
— Я вот думаю, ты бессмертная, что ли?
— Это зе ты у нась Севс, я тут присём? — выдавливаю сквозь губы, сложенные трубочкой.
Секунда, две, три немой перестрелки взглядами, а потом Громов отпускает меня и, согнувшись пополам, оглушает всю округу раскатистым хохотом.
— Ладно, ты смешная, живи пока, — заявляет он, не переставая широко улыбаться, и заглядывает мне через плечо: — А вот твой очкарик…
— Не трогай… — Мой голос срывается, так что приходится прочистить горло, чтобы снова звучать решительно и смело. — Его.
Телохранители на заднем плане дружно издают свистящие звуки. Для того чтобы генерировать полные предложения, у них, видимо, извилин не хватает в черепной коробке. Но мне пофиг, для меня они не более чем белый шум. Другое дело — сам Громов. Цепкий взгляд зеленых глаз отравляет, словно ядовитый плющ, но я, призвав на помощь все самообладание, стойко выдерживаю его и мысленно считаю до десяти.
Бровь парня изгибается домиком, правый уголок рта ползет вверх.
— А что мне за это будет? — звучит с издевкой и так приторно, что у меня сводит скулы.
— Судьба сжалится над тобой, и ты перестанешь быть таким придурком.
