Ее глаза скрывала шелковая повязка черного цвета. Выбирая между оттенком черный графит и угольно-черный, я остановился на втором. Наверное, многие скажут, что цвет повязки не играет роли, но она является единственным атрибутом на обнаженном теле моей партнерши. Все остальную одежду мы оставили за пределами комнаты, там же, где хранилась скованность и зажатость.
Гребанный эстет во мне ликовал, разглядывая, как ее точеная фигура, ее бархатная кожа и убранные волосы сочетаются с этой самой повязкой, позволяющей оставаться в восприятии девушки абсолютным инкогнито. Она до сих пор не знает, как я выгляжу, не знает моего характера и сферы деятельности. Зато, могу поклясться, губы и мое орудие теперь отлично от многих, потому что принесло немало наслаждений.
Сейчас она сидит неподвижно, на коленях, ожидая приказа или приближения ласк. Я намеренно оттягивал минуты, когда окажусь внутри ее сладостного бутона, чтобы сполна насладиться красотой невинной наготы, полностью принадлежащей мне. Вдруг взор упал на зеркало, уходящее в пол почти с самого потолка. Там предстало наше отражение: я, склонившийся над своей жертвой, словно охотник, прикидывающий, как поступить с пойманной дичью, и она – такая покладистая и кружащая голову.
Перестав сдерживаться, я сел сзади, плотно прижимаясь к ее спине. Губы уже принялись целовать шею, а руки ласкать грудь, мять соски, прокручивать ореолы и заставлять ее учащенно дышать. Эти неподдельные сигналы приближающегося возбуждения влияли не только на спутницу, но и на мой член. Рядом с ней приходилось терять контроль за считанные секунды, но сейчас все происходило еще быстрее.
От бархатистой кожи девушки исходил дурман, пленяющий своим запахом любого, благо сейчас этот клад достался мне. Все еще хотелось узнать формулу этого аромата, он являлся чем-то знакомым и в то же мгновение отдавал новизной. Необычное сочетание лаванды, мускатного ореха и ванили… Я мог ошибаться, но именно эти ингредиенты вертелись в голове, и уже на губах, потому что, не переставая целовал ее плечи, изменяя любимой шее и ключицам.
Я вновь словил себя на мысли, что уже не смогу без нее, но попытался унять тревогу и переключиться на секс. Приподняв попку моей обольстительнице, слегка раздвинул ноги и вошел в ту зону, о которой мечтал все утро. Мы продолжали стоять перед зеркалом и двигаться в такт отражающимся двойникам. Вкушая плоды преимущества, я усиливал эффект наслаждения, ведь мог видеть все не только своими глазами, но и со стороны.
Из горла девушки вырвался стон: он призвал усилить темп и перейти в наступление. Не собираясь менять позу, с уверенностью рассчитывал на оргазм без лишних манипуляций. Все еще наращивая толчки, я не выпускал из рук ее грудь, другой решил помассировать небольшой бугорок, служивавший для моей девочки чем-то вроде ахиллесовой пяты.
Еще один сдавленный крик, и сто баллов получает Эдриан Кроуфорд! Я вел счет с самим собой, полностью увлекшись игрой наших тел. Для нее я навсегда останусь загадочной фигурой с глупым псевдонимом «Мистер Коллинз». Меня тошнило от всей этой лжи, но в то же время, я охотно манипулировал своим величием. Все девушки мира готовы отдаться за деньги, но, как только получают меня, забывают о награде, считая, что сорвали куш, попав в игру «На ощупь».
Больше полугода завязываю красавицам глаза и вовлекаю в мир наслаждений и секса. Условия просты: они живут в моем особняке, перемещаясь по нему абсолютно голыми. Мне достается исполнение каждого похотливого желания, а им – огромное вознаграждение. Только одна особа подорвала привычную рутину моей интимной жизни. Ее зовут Доминика, и прямо сейчас я довожу ее до оргазма, а она меня – до сумасшествия.
За два года до начала игры
Черт, пробка украла уже полчаса, а я не должен опоздать. Спектакль начнется в шесть, у меня осталось двадцать минут в запасе, а вялая шеренга машин еле двигается. С отцом мы договорились встретиться за полчаса до начала, чтобы поприветствовать высокопоставленных представителей общества, поздороваться с которыми входит в мои обязанности, как директора семейной корпорации Кроуфорд. Мне претила эта работа, но уже настолько свыкся с ролью наследника, что заглушал внутренние протесты, призывающие не бросать творчество. Живопись когда-то была смыслом моего существования, но теперь я редко брал в руки кисть: деловые вопросы отнимали слишком времени.
Оглушительный автомобильный гудок вырвал меня из размышлений. Не люблю пробки еще и из-за возникновения навязчивых мыслей. Лучше совсем ни о чем не думать, чтобы не грызть себя изнутри рефлексией о жизни. Обычно за рулем сидит Грег, мой личный водитель, но сегодня я отпустил парня по личным обстоятельствам. Я не стал лезть к сотруднику с подробными вопросами, но чаще всего его дела касались походов на семейные праздники. Его живот стал уже таких размеров, что приходилось отодвигать автомобильное кресло, но, кажется, Грег не собирался останавливаться на достигнутом. Тем более, обычно в машине сидел я один и занимал место с другой стороны. Наверное, водитель даже не предполагал, что может создавать неудобства.
На весь салон заверещал телефон, отец звонил уже несколько раз, но я не брал трубку. Какой смысл сейчас выслушивать оскорбления Арчибальда, если, появившись в театре, получу их снова. Поливать меня грязью и отчитывать – его любимые увлечения, но у меня уже образовался иммунитет к его излияниям, и во время криков отца, просто отключал слух. Мне требовалась финансовая независимость, чтобы исключить Арчибальда из своей жизни, и пора бы уже начать работу над этим.
Проклятая пробка! Она заставляет заняться анализом. Я ненавидел отца, его скотское отношение ко мне, но при этом терпел все это, не в силах оставить Арчибальда одного. Чувствовал неоправданную дебильную вину за то, что мать бросила семью, и я не мог поступить так же. Уход матери усугубил диктаторский характер мужчины, и с этими последствиями приходилось мириться мне. Я ненавидел Арчибальда, но мать я ненавидел сильнее. Она оставила меня с этим чудовищем, сбежав в счастливую французскую сказку, и ни разу после этого не объявилась. Такова женская сущность, эгоистичная и вероломная.
Приехать в театр вовремя не удалось, и мне пришлось на цыпочках пробираться через ряды, чтобы занять место в зале. Смерив меня презрительным взглядом, Арчибальд уставился на сцену, делая вид, что хоть что-то смыслит в балете. Я знал, отец далек от искусства и ходит на подобные мероприятия только ради связей с представителями светской элиты. Мне же подобные зрелища нравились, особенно зачастил я на спектакли с Кассандрой Салливан в главной роли. Эта балерина перемещалась по сцене с такой легкостью, словно была соткана из ветра. Меня, как художника в душе, очаровывали точеные изгибы фигуры, пластичное тело, хотелось запечатлеть его на холсте. Любуясь грациозными движениями, на время выпадал из реальности, забывал о проблемах и, как загипнотизированный, смотрел на изящное действо.
