Если прошлое не отпускает, то оно еще не стало прошлым.
Не помню, какой сегодня день, месяц, число, да и к черту такие подробности, суть ведь не в датах, а в том, что я разлеглась на холодном кафеле и пытаюсь зацепиться трезвым умом хоть за одно воспоминание о том, как мое тело оказалось в данной точке пространства.
Кстати о трезвости… Трезва ли я? Хм, трезва, как ни печально, пьяной было бы проще: отпустить, простить и проспаться, а тут явно дело неладное.
Я не могу подняться на ноги, пошевелить пальцами, зато испытываю дикую тошноту и чувствую холод… Плитка, кафель – назови как угодно – с каждой секундой становится все холоднее, противнее и грязнее. И чего я разлеглась тут, прижалась щекой к полу, как к родной матери, считая родинки у нее на груди?
Глаза отчетливо видят – это радует, но я по-прежнему не понимаю, где я, кто я, что тут вообще происходит, и единственное, что могу, – шевелить глазами и видеть. К примеру, первое, что я увидела и смогла идентифицировать, – это грязь. Глаз зацепился за засохшую сладкую каплю на полу: ее выдавала прилипшая сверху пыль, так как к воде пыль не пристает, разлетается, а значит, это явно что-то сладкое… Как я могла допустить такое и не заметить? Вечно страдающая от желания все привести в порядок, сложить по полочкам, и не дай Бог, чтоб вилочки, ложечки и полотенца в шкафу лежали неаккуратно, непараллельно друг другу, как такая я не заметила этой жуткой кляксы в центре квартиры?! Парадокс. Видимо, дети, маленькие засранцы, таскали нельзяшку, что-то типа сгущенки, в комнату, пока мама не видит. Вот проказники, запретила же сладкое есть до приема основного рациона! Вот встану сейчас и такой скандал закачу… А няня куда вообще смотрела? Стоп! Дети… Господи, ДЕТИ! У меня есть дети! От самой этой мысли в моей голове все перевернулось. Что должно было случиться, чтоб я забыла о существовании своих детей?!
Так, дорогая, вспоминай, что произошло! Тебя ударили, ограбили, или ты поскользнулась и ушиблась головой? Нет, все не то. Хотя удар головой был… Я возвращалась с работы (о боги, от этого слова меня уже трясет), и в лифте мне стало жутко плохо, я даже ключи от квартиры пару раз уронила и, поднимая их, придерживалась за стенки. Уже что-то… Дальше помню тошноту, дикое головокружение. Что еще? Помню, как ставила себе цель дойти до дома. Я как бы старалась договориться со своим мозгом – отключаться не запрещаю, но только не тут, а дома… Обычно такой компромисс срабатывает и называется в народе автопилотом. Помню двери лифта, которые, как назло, открывались медленнее обычного, незапертую дверь на лестницу… Помню, как молила ноги сделать шаг, потом еще один… «Давай, Региночка, давай, ты справишься, девочка моя», – говорила я себе, прежде чем жизнь поставила меня раком, или на четыре точки опоры, если быть немного скромнее, хотя первый вариант подходит больше. Да, именно так! Тело предательски отказало, окончательно потеряв связь с мозгом, я упала на колени, затем оперлась на руки и наконец свалилась на пол, в объятия к любимой плитке. Отключилась…
Сколько прошло времени после отключки, сказать не могу, но как только я пришла в сознание, стала пытаться действовать. Вот только встать не получалось, как, собственно, и двигаться… Было ли страшно? Однозначно! П#здец как! Я понимала, что придется просить помощи у сына, который в это время был в своей комнате, но так не хотелось его пугать… Но потом, взвесив варианты, я поняла, что просящая помощи мать не так страшна, как ее холодный труп.
Стала кричать, хотя, нет, пыталась кричать: язык, который до этого всегда был моим союзником, в этот раз встал на сторону сопротивления. Не могла говорить, онемело лицо, а холод в ушах и сверхскоростные американские горки в голове не давали сосредоточиться. И тут стали посещать дикие мысли… Что это, инсульт? Неужели в свои 33 года я стану недееспособной обузой для детей своих? Тьфу! Прежде чем стать обузой, будет правильно задаться иным вопросом: кто детей воспитывать будет? Они же совсем маленькие! Сыну восемь, дочери три – неужели им суждено пройти по моему пути? По моему пути?! Из темных уголков моего сознания сразу проявилась душевная травма, давшая о себе знать легкими мышечными судорогами в центре живота. Неужели это конец? Как так-то? Разве так может быть? Я, конечно, слышала про такое, но никогда не думала, что это может произойти, так сказать, взаправду, и тем более со мной! В фильме – да, но я-то живой человек, камон!
Но факт оставался фактом: мое тело все еще лежало на полу, а в голову лезли воспоминания… Все-таки правду говорят, что перед смертью человек будто оглядывается назад и видит свою жизнь маленькими картинками, напоминающими черно-белые фотографии полароида… Вот и я оглянулась и увидела ту, от кого отказалась, будучи совсем юной. Пошли картинки одна другой ярче. «Аве Мария, Аве Мария, Боженька, помоги», – слышу молитву маленькой девочки, что на коленях стоит в ночи… И вот я тут, в старом обшарпанном дворе, вижу ее, такую маленькую и одинокую. Вижу ее, узнаю, но, боясь встретиться взглядом, в ту же секунду отвожу глаза, делаю вид, что мы не знакомы, а потом бегу, удираю, мчусь со всех ног по знакомым улицам и дорогам, а воспоминания одно за другим догоняют меня, обрастая все новыми подробностями.