В станционном буфете яблоку негде было упасть. Во всех окрестных хозяйствах выдали зарплату, так что грех было не отметить такое событие. Мужички с пилорам и лесосек, охотники, водители, да мало ли ещё – все, кто зарабатывал, считали своим долгом снять стресс после долгого рабочего месяца.
Дым висел коромыслом. Шутки, смех, кто-то меряется силой «на локотках», громкие разговоры обо всем и ни о чем. Время от времени кто-то отрывался от компании за столом и отходил к стойке, за которой возвышалась буфетчица Тома, за очередной бутылочкой. Стопки ходили ходуном – опрокидывались, пригубливались, закидывались, степенно выпивались.
Общий праздник затягивался. Наконец, за одним столом начали собираться домой. Небольшая компания из четырех мужичков нестройно поднималась, отряхивая крошки, охлопывая себя по карманам с остатками зарплаты, которую ждут-не дождутся дома.
– Степа! Степан! Ты идешь? – окликнул один из мужичков увлекшегося беседой товарища. Степан сидел в углу, рьяно доказывая что-то другой компании. На окрик он только отмахнулся рукой с зажатой между двумя пальцами сигаретой.
– Степ, пойдем, – попытался урезонить другой мужик, – Мы домой, а то потом один пойдешь через лес!
Степан только пьяно мотнул головой.
– Что же делать, силком его, что ли, волочь? – задумчиво произнес самый старший из компании, – Белояриха говорила, чтобы не ходили через лес в одиночку.
– Да что он, маленький, что ли! – рассердился тот, кто окликал Степана, – Сам знает, что почем! Уговаривать не будем, пойдем. Томка оставит у себя в подсобке до утра, она часто так делает. Закроет его, а утром откроет, как проспится.
Караулить загулявшего Степана никому не хотелось. Всем надо было домой, и, подождав ещё немного без особого результата, мужички ушли.
Степан слегка осознал реальность только ближе к половине двенадцатого, когда Тома стала звенеть ключами, выгоняя особо загостившихся.
– Ё-моё! А где ж мои дружбаны! – поинтересовался Степа, – Я что, теперь один через лес пойду? Да тут, почитай, шесть километров!
Тома равнодушно пожала плечами:
– Дружбаны твои ещё часа два как ушли, и тебя с собой звали, а ты как глухой! – проворчала она.
– Я через лес один не пойду! – упрямо заявил Степан, – Я, лучше, к тебе в подсобку!
– Не могу я, Степ, – доверительно сказала Тома, – Я на завтра отпросилась, свекровка приезжает. Некому будет тебя утром отомкнуть. Буфет до вечера закрыт будет. Я только к вечернему «скорому» приду, товар приму, и опять уйду. Так что давай, иди! Или попросись к кому-нибудь на одну ночку, – она игриво подмигнула и заперла помещение буфета.
Степа остался один на перроне. Здравых мыслей в голове не наблюдалось, кроме ощущения, что набрался он, как давно уже не случалось. Хотелось домой, в кровать, но до дома ещё дойти надо было.
Следующий приступ осознания пришёл к Степану, когда он обнаружил себя бредущим по темной лесной дороге, подсвечивая себе фонариком. Наверное, сердобольная Тома на прощание все же позаботилась о беспутном клиенте, выделила ему осветительный прибор. Сапоги дорогу знали. Стёпа шел, неуверенно ставя ноги в накатанные колеи. Но они, почему-то скоро кончились. Под ногами мягко пружинил мох и попадались какие-то сухие прутики.
«Сошел-таки с дороги!» – подумал Стёпа, – «Где ее теперь искать?»
Ветки хлестали его по лицу. Мутило. Хотелось прилечь. Только какая-то смутная тревога гнала его дальше. Поплутав ещё немного, и убедившись, что дорога не находится, Степан вдруг обнаружил, что ветки больше не хлещут. Перед ним была темная поляна, чуть освещенная мутной луной, которая то проглядывала сквозь облака, то скрывалась за ними.
Но Степан и этому был рад. Потоптавшись для верности, он кое-как укутался в телогрейку, и лег, подложив шапку под голову. Уснул он почти мгновенно. Но сон его был странным, тревожащим и гнетущим. Вокруг него по поляне кто-то ходил тяжеленными шагами, от которых вздрагивала земля. То ли во сне это было, то ли нет – Степа не понимал, по-трезвому, он точно испугался бы. Но такое количество алкоголя, которое он принял в тот вечер, отключило почти все чувства. Его хватило только, чтобы рассудить, что, если зверь – бежать уже поздно, поэтому он свернулся калачиком поплотнее, для тепла. Шаги затихли, как будто кто-то стоял над Степаном, ожидая, когда он проснется, но Степа тут же уснул снова, и что было дальше – не ведал.
Проснулся он, когда уже светало. Солнце ещё не встало, но где-то далеко кричали петухи. Поляну можно было уже хорошо рассмотреть. Никого вокруг не было. Голова жутко болела. Во рту – отвратно. Язык – что наждак.
Степа пошевелился и встал сначала на четвереньки, потом с трудом – на ноги. Увидел во мху свои вчерашние следы, а вот вокруг – мох был примят странно. Не понять, что за следы, чьи они… По степиной спине побежал холодок, и он поспешно, как только позволяло плохое самочувствие, пошел по своим петляющим следам в обратный путь.