В казарме полумрак. Освещен только проход между каптерками четырнадцатой и шестнадцатой батарей. А там, где деревянные двухъярусные нары, – непроглядная темень. У входа, около тумбочки, стоит дневальный. Он в полном вооружении: через плечо у него противогаз и на ремне винтовочный штык.
В противоположном конце казармы на табуретке сидит, как пес на цепи, железный бачок с водой и алюминиевая кружка… Между дневальным и бачком прогуливается дежурный четырнадцатой батареи младший сержант Теленков… Стук каблуков о цементный пол вязнет в спертом воздухе казарменного помещения и приглушенном говоре курсантов. Они только что вернулись из учебных классов, где занимались самоподготовкой. Курсанты четырнадцатой батареи уже неделя как сдали экзамены, со дня на день ждали приказа о присвоении офицерских званий и отправки на фронт… Но приказ командующего Приволжским округом неизвестно по каким причинам задерживался, и батарею ежедневно привлекали на разные хозяйственные работы, а если работ случайно не было, весь день занимались самоподготовкой… Поэтому нетрудно представить, что это были за самоподготовки… До ужина еще больше часа, курсанту, без пяти минут офицеру, совершенно нечего делать, от болтовни язык устал на самоподготовке. Курсанты сидят на койках и с нетерпением ждут команды: «Выходи строиться на ужин».
Теленков, подойдя к дневальному, круто повернулся и, громко стукча каблуками, подошел к бачку, сквозь стиснутые зубы отсчитывая шаги. «Раз, два, три… – двадцать четыре», – насчитал он. У бачка он так же круто повернулся и опять стал считать, но в обратном порядке: «Двадцать четыре, двадцать три, двадцать два…» Когда он уперся в тумбочку дневального, в запасе у него осталось еще три шага… «Что за чертовщина?» – подумал Теленков и, поправив на боку противогаз, мрачно посмотрел на дневального.
– Стоишь?
– Стою, – ответил дневальный.
Понурый ответ дневального почему-то обидел дежурного.
– А как стоишь?
Дневальный посмотрел на сапоги, поправил штык на поясе и, виновато улыбнувшись, посмотрел на своего непосредственного начальника.
– Чего лыбишься? – обозлился Теленков. – Посмотри на свой вид. Подпоясался, как баба брюхатая… Подтяни живот.
Дневальный туго затянул ремнем живот, но от этого вид его не стал лучше. Живот пропал, зато выше ремня появился пузырь. Теленков сокрушенно покачал головой.
– Э-эх ты… а еще без пяти минут офицер, – он нагнулся и сильно дернул полу шинели… Дневальный едва устоял на ногах.
– Вот так! – сказал Теленков и, довольный собой, четко чеканя шаг, пошел к бачку. На полпути остановился и, резко сдвинув рукав гимнастерки, посмотрел на руку сердито и сплюнул. Часы он уже три месяца назад как продал на рынке и деньги давно уже прокутил и проел. И до сих пор никак не мог отвыкнуть от привычки поминутно смотреть на руку.
– Птоломей! – крикнул он.
– Чего? – густым басом отозвался Птоломей.
– Сколько на твоих?
– Еще рано…
– Сколько?
Из прохода между нарами показалась плешивая голова Птоломея… За головой туловище с широченными плечами, а потом и короткие ноги в кирзовых сапогах…
– Без двадцати восемь, – сказал Птоломей. Широко зевнул и потянулся.
Настоящая фамилия у Птоломея – Юдин. Кличку Птоломей он получил, как только появился в училище. И не столько за свой вид, сколько за свои причуды. В первые дни учебы вместо уставов и наставлений он читал на занятиях Спенсера с Гегелем. Сперва ему за это дали пять суток простого ареста, потом десять – строгого. Но «губа» не отучила его от страсти к философии. И тогда Юдину категорически было запрещено выдавать в библиотеке книги. Жадный до книг, он набросился на уставы, учебники и в конце концов изучил их в совершенстве и лучше всех сдал выпускные экзамены… И теперь ему разрешили брать в библиотеке все что его душе угодно.
– Что это у тебя? – спросил Теленков.
– Это? – Птоломей постучал по книге пальцем. – Плутарх… Ты, наверное, и не слыхал про такого? – Последние слова словно хлыстом стегнули Теленкова.
– Ну уж, конечно, не слыхал… Только ты один все знаешь, – злобно выдавил Теленков и, не дожидаясь очередного вопроса Птоломея, который бы обязательно спросил: «Ну и кто такой Плутарх?», а он действительно даже и не слыхал про Плутарха, повернулся и быстро пошел. К счастью, по пути ему встретилась дверь с надписью «Красный уголок». Он толкнул ее. Красный уголок – довольно-таки просторная комната – представляла собой неплохое место для отдыха. Длинный стол под красным сукном. На нем газеты, журналы… Пианино… Мягкие стулья. Карта во всю стену с красными и синими флажками на булавках, обозначавшими линию фронта.
Но странно, курсанты почему-то редко сюда заходили… А больше предпочитали отсиживаться на койках… И сейчас в комнате отдыха было двое, курсанты из четырнадцатой батареи: Задуйсвечка и Саня Малешкин. Задуйсвечка пальцем отстукивал на пианино: «Папа дома, мамы нет…» А Малешкин мерил пальцами, сколько километров осталось до Берлина.
– Что, Малешкин? Боишься, что без тебя до Берлина дойдут? – спросил Теленков.
– А пока мы тут сидим, и дойдут… От Курска до фашистского логова осталось – раз плюнуть, – наивно ответил Саня. – И какого черта мы тут сидим?.. Кончили учиться, сдали экзамены… А там без нас и войну прикончат.
Теленков с удивлением посмотрел на Малешкина.
– Тебе так хочется воевать?
– Не так чтобы хочется… А как-то неудобно явиться домой, не побывав на фронте.
Теленков ничего сказать в ответ не успел.
– Дежурный, к выходу! – закричал дневальный.
Теленков, машинально обдернув гимнастерку, выбежал из комнаты…
– Товарищ капитан, дневальный по четырнадцатой батарее курсант Загнишеев, – докладывал дневальный.
Теленков щелкнул каблуками и, приложив руку к шапке, громко доложил, что он дежурный, что в роте все в порядке и они готовятся к ужину.
Командир четырнадцатой батареи капитан Лобарев сказал «вольно» и торопливо прошел в каптерку. Теленков скомандовал батарее «вольно». Впрочем, никто и не подумал встать по стойке «смирно». Все сидели на койках… И кое-кто посапывал… Тут же сидел и помкомвзвода Медведев… Курсанты Сачков и Васин потихоньку переругивались из-за щепотки табаку… Сачков упрекал Васина в неблагодарности…
– Помнишь, – говорил он вполголоса, – когда я получил посылку, то ты целую неделю курил мою махорку… Какая махорка была!.. – Сачков почмокал губами, что, вероятно, означало: какая вкусная была махорка!..
– Откуда всю неделю? – оправдывался Васин. – Всего раза три-четыре дал…
