Алексей родился в Севастополе, за четыре года до начала Великой Отечественной войны. Впоследствии он очень гордился этим, словно заслуга рождения в славном городе была не родителей, а лично его, Лешина.
Будущие отец и мать его учились в одной школе и жили рядом с легендарным Малаховым курганом. Уже после войны, приезжая на школьные каникулы к тетке (домик ее был поблизости от кургана), Леша ощущал необъяснимое влечение к этому месту. Причину этого влечения он понял уже в зрелые годы. Мать однажды рассказала, что в десятом классе она часто прогуливалась на Малаховом кургане с Владимиром, будущим его отцом. Результатом романтических прогулок и явилось рождение Леши. Матери его тогда не было и семнадцати. Ее родители были категорически против того, чтобы школьница стала мамой, но она была непреклонна. Ангел-хранитель спас Лешу еще до появления на свет божий.
Родители отца поселились в Севастополе в начале 30-х. До этого они жили на Южной Украине, в селе Плетеный Ташлык. Название сохранилось, очевидно, со времен татаро-монгольского ига. В стране победившего социализма в 30-е годы вовсю шла коллективизация. Богатых крестьян как эксплуататоров трудового народа раскулачивали и отправляли на поселение в Сибирь и Среднюю Азию. Дед Миша был всего лишь крепким середняком, но, чтобы не испытывать судьбу, решил, пока не поздно, убраться из родного села подальше от создаваемого колхоза. Он приехал в Севастополь, судоремонтному заводу требовались подсобные рабочие. Через год дед Миша перевез на новое место всю семью.
Родители Надежды, Лешиной матери, до начала 30-х жили в Ленинграде. Отец ее был известным морским инженером, специалистом по электроэнергетике подводных лодок. В 1931-м его перевели на работу в Севастополь. Мать Надежды, судя по фотографиям тех лет, в молодости была удивительно красивой женщиной, способной свести с ума любого мужчину. И нашелся среди них тот, кто увел ее от мужа, постоянно пропадавшего в командировках по всем флотам Советского Союза.
Алексей Михайлович, высокообразованный, обходительный человек, нашел путь к ее сердцу. Через некоторое время у них родился сын Юрий, ставший пяти лет от роду Лешиным дядей. На их беду, в Марию Максимовну был страстно влюблен друг их семьи Валентин. Она не отвечала ему взаимностью, более того, однажды послала его подальше. Оскорбленный до глубины души Валентин написал в НКВД анонимное письмо. Согласно доносу (это выяснилось много лет спустя), Алексей Михайлович в прошлом был царским генералом. Явное несоответствие его биографии и возраста с данными генерала-однофамильца в то время не имело значения. На украденной их другом фотографии из семейного альбома Алексей Михайлович был в военном френче, хотя и без погон. Бросалась в глаза явная офицерская выправка. К тому же при поступлении на работу в службу тыла Черноморского флота он не рассказал подробно о своем прошлом. Ему дали десять лет в колонии строгого режима. С Колымы он вернулся лишь после войны и спустя несколько лет умер от разрыва сердца, не дожив до семидесяти лет.
Друг семьи погиб на фронте в самом начале войны.
Семья Алексея Михайловича после его осуждения считалась «семьей врага народа», и однажды им пришло официальное письмо. В нем предписывалось в течение недели покинуть Севастополь, являвшийся главной базой Черноморского флота. Они переехали в Харьков, где жила Лешина прабабушка Прасковья Александровна. В пятнадцатиметровой комнате коммунальной квартиры они стали жить впятером: Лешина мама, бабушка Мура, Прасковья Александровна, трехлетний Леша и дядя Юра, ему исполнилось восемь лет. Своего отца Леша увидел впервые лишь после войны. За месяц до рождения сына отца отправили в военное училище, и в семью он вернулся в 1945-м.
Дом, в котором они стали жить, был построен еще до революции и принадлежал тогда богатому купцу. От парадной на второй этаж, где располагалась их комната, вела широкая лестница с мраморными ступенями и перилами. После революции в дом поселили семьи трудящихся, по семье в каждой комнате. В доме высокие потолки, арочные окна, паркетные полы и общие на весь этаж кухня с керогазами и туалет.
Довоенное время Алексей почти не помнил. В памяти осталась лишь девочка из детского сада, очень ему нравившаяся. Однажды он безапелляционно ей заявил: «Будешь моей женой!». Четырехлетняя Света не возражала. Правда, он смутно представлял свои супружеские обязанности. Много лет спустя его женой действительно станет Светлана, правда не та девчушка из детского сада, но все-таки Света.
Войну, начиная с дней, когда фронт докатился до Харькова, он помнил отдельными яркими эпизодами, скорее запечатлевшимися в его сознании картинками, иногда в сопровождении звуков. Они всплывали порой в памяти, словно фотографии тех лет из семейного альбома. В свои пять-шесть лет Алексей не способен был осмыслить происходившие события. Они все принимались им вполне естественно. Конечно, он ощущал страх, когда начались бомбежки, и радовался, когда в голодное время оккупации бабушке Муре и Прасковье Александровне удавалось раздобыть еду. Десятилетний дядя Юра ввел его в ватагу пацанов – старшему в ней было двенадцать лет, и Леша участвовал под его руководством в их повседневных делах.
Прасковья Александровна приобщила Алексея к Богу. Каждое утро, стоя на коленках перед иконой, он просил Боженьку, чтобы папу не убили на фронте, чтобы все они были здоровы и у них был хлебушек. Его Боженька был очень похож на прадеда по отцовской линии Илью: лысый, с большим животом и очень добрыми глазами. Он сидел в дореволюционном кресле, точно таком же, как в их комнате, и, улыбаясь, смотрел на Лешу.
Может быть, эти искренние его просьбы помогли отцу остаться живым, пройдя через две войны; выжить в тяжелейших условиях матери и не помереть остальным с голоду во время оккупации.
Уже в зрелом возрасте, оставив в прошлом диалектический материализм, он снова, уже самостоятельно, приобщился к Богу. Детские впечатления, видимо, остались в его подсознании, и он иногда обращался к Господу с просьбами. Никогда в них не было пожеланий зла ближним, и почти всегда Господь шел ему навстречу.
Первое впечатление от войны врезалось ему в память, словно остановившийся кадр фильма. Окна их комнаты выходили на огромный пустырь за домом. Однажды он сидел у окна, и вдруг перед ним возник летевший низко-низко над пустырем небольшой самолет (истребитель, как пояснил дядя Юра). Он летел на уровне их второго этажа так близко, что Леша отчетливо видел летчика в шлеме. Ему показалось, что самолет застыл в воздухе. Потом он исчез столь же неожиданно, как появился, а картинка на всю жизнь осталась в его памяти.
