Лаос в районе границы с Северным Вьетнамом, 1970
Первые огни трассирующих зенитных снарядов рассекли небо в 30 милях от местечка Муонг-Сам.
«Де-Хэвиленд Твин Оттер» получила удар в заднюю часть фюзеляжа, и, словно необъезженная кобылка, машина взбрыкнула в воздухе под сиденьем Уильяма Мэйтленда – летчика по кличке Дикарь Билл. Движением, доведенным до автоматизма, он рванул штурвал, спасаясь от опасности резким набором высоты. Не успели уйти вниз опоясанные туманом горы, как новая очередь трассеров пронеслась сбоку от самолета, окутав кабину осколками.
– Тысяча чертей, Кози. Проклятье ты на мою голову, – процедил Мэйтленд в сторону напарника. – Чуть только мы оказываемся в небе в паре с тобой, как у меня на языке появляется привкус свинца.
Козловский в ответ только хлопнул пузырем жвачки.
– А чего ты волнуешься? – невозмутимо кивал он в сторону растрескавшегося лобового стекла. – Промазали на добрую пару дюймов.
– Да не на пару, а всего на один!
– Подумаешь, большая разница.
– Лишний дюйм – это охренеть какая разница.
Кози засмеялся, глядя в окно:
– Именно это я все время слышу от своей жены.
Дверь в кабину открылась, и грузчик Валдес просунул голову внутрь:
– Что, черт возьми, у нас все-таки творится… – Очередной трассер пронесся мимо, не дав ему договорить.
– Да комары у нас тут завелись нехилые, – отозвался Козловский и надул здоровенный розовый пузырь.
– Это что было, АК-47? – спросил Валдес.
– Да больше похоже на пятидесятимиллиметровые, – ответил Мэйтленд.
– Да, но нам ничего не сказали про пятидесятимиллиметровые, что за ознакомительную такую с нами все-таки провели?
– Такую, на какую твоих налогов только и хватило, – повел плечами Козловский.
– А как там дела с твоим «грузом», он штаны еще не намочил? – спросил Мэйтленд.
Валдес наклонился и доверительно сообщил:
– У нас тот еще пассажирчик на этот раз, доложу я тебе.
– Ну а когда было иначе? – поинтересовался Козловский.
– Нет, этот действительно странный. Вокруг зенитки шмаляют, а этот и глазом не моргнет, сидит, словно порхает над прудом с лилиями. Видел бы ты медальон у него на шее – там килограмм веса как минимум.
– Да брось ты.
– Да говорю же тебе, на этой толстенькой шейке болтается добрый килограмм золота.
– Кто он такой?
– Некий Лао, Ви Ай Пи, – ответил Мэйтленд.
– И все, шо про него сказали?
– Мое дело – доставка, остальное мне знать ни к чему.
Мэйтленд выровнял «Де-Хэвиленд» на прежние 8000 футов. Глянув назад через открытую дверь в кабину, он различил фигуру пассажира, преспокойно сидящего среди накиданных ящиков с припасами. В тускло освещенном салоне его загорелое лицо сияло медью. Глаза были закрыты, а губы что-то шептали. «Поди, молится», – подумал Мэйтленд. Пассажир и впрямь был не из простых.
Не то чтобы Мэйтленд никогда раньше не брал на борт белых ворон. За десять лет работы в «Эйр Америка» список переправленных им пестрел и немецкими овчарками, и кадровыми генералами, и обезьянами, и даже его собственными подружками. Куда скажут, туда и летал. Как он сам выражался: «Дайте мне аэродром у самих чертей в аду, и я вас там высажу, только покажите билет». «Что угодно, когда угодно, куда угодно» – таково было правило компании «Эйр Америка».
* * *
– Река Сонг-Ма, – объявил Козловский, глядя вниз, на щупальца тумана, окутавшие густые заросли джунглей.
– Укрытий уйма, если у них там имеются пятидесятимиллиметровки, нам придется попотеть при посадке.
– Попотеть придется в любом случае, – заверил Мэйтленд, оценивая взглядом зеленый бархат косогоров по обеим сторонам посадочной полосы.
Расщелина была узенькой. Приходилось на скорости резко забирать вниз. Полоса была катастрофически короткой и выглядела так, словно кто-то царапнул по лесу булавкой. К тому же нет гарантий, что в лесу не развернута артиллерия, ускользнувшая от внимания разведки. Однако, согласно заданию, требовалось высадить важную персону Лао, кем бы он там ни являлся, сразу при попадании на территорию Северного Вьетнама. Подбор же пассажира с места в задании не значился. «Словно прямиком на тот свет», – подумал тогда Мэйтленд.
– Через минуту заходим, – бросил он через плечо Валдесу. – Подготовь пассажира, вот уж придется ему взять быка за рога.
– Он говорит, ящик там его.
– Чего? Мне ни о каком ящике не говорили.
– Закинули на борт в последний момент, сразу после багажа для Нам-Та. Увесистый, чертяка, помог бы мне кто-нибудь, а?
Козловский, покорившись судьбе, отстегнулся.
– Ладно, – вздохнул он, – но имей в виду, мне за это не платят.
Мэйтленд захохотал:
– А за что, блин, тебе вообще платят?
– О, много за что, – произнес Козловский, пригибаясь, он лениво прошел мимо Валдеса в открытую дверь, – за то, что ем, сплю, отпускаю скабрезные шутки.
Последние его слова перерезал оглушительный взрыв, чуть не лишивший Мэйтленда барабанных перепонок. Ударной волной отшвырнуло Козловского, а вернее, то, что от него осталось, обратно в носовую часть. Кровью забрызгало приборы, закрыло показания высотомера, но Мэйтленд и без показаний ясно ощутил, что они стремительно теряют высоту.
– Кози! Кози! – глядя на останки напарника, вопил Валдес, почти полностью заглушаемый встречным вихрем.
«Де-Хэвиленд», эта раненая птица, изо всех сил старался удержаться в воздухе, сотрясаясь всем корпусом. Мэйтленд, тщетно давя на штурвал, понял, что гидравлика отказала, и единственное, что оставалось, – это плюхнуться «брюхом» на заросли джунглей. Он бросил взгляд в салон и в поднятой ветром кутерьме из всевозможных предметов разглядел окровавленное тело их пассажира, вмятое в ящики, а через дыру в подозрительно искореженном железе бил дневной свет, облака и небо мелькали на том месте, где раньше был грузовой люк. Что за черт? Неужели шарахнуло внутри самолета?!
– Покинуть машину! – приказал он Валдесу, но грузчик не отреагировал, в ужасе он по-прежнему не сводил глаз с изуродованного тела Козловского. Тогда Мэйтленд вывел его воплем из оцепенения: – Сваливай на хрен!
Наконец Валдес очнулся и, спотыкаясь, стал пробираться в салон через груду разбитых ящиков и искореженного металла.
Дойдя до зияющей дыры грузового люка, он остановился и выкрикнул сквозь свист ветра:
– Мэйтленд!
Взгляды их встретились, и в ту же секунду они оба поняли, что видят друг друга живыми в последний раз.
– Я успею, – прокричал Мэйтленд, – прыгай!
Валдес немного отошел назад и спустя мгновение прыгнул в грузовую дыру. Мэйтленду некогда было оглядываться, чтобы посмотреть, раскрылся ли парашют, у него был другой повод для волнения. Самолет вихрем несло вниз. Он хоть и потянул было за ремень, чтобы отстегнуться, но уже знал, что удача ему не светит. Ни запаса высоты для прыжка, ни времени, чтобы влезть в парашют, у него уже не было. Да и парашют он никогда всерьез не воспринимал. Надеваешь его – значит, в себе как в летчике ты не уверен, а уж Мэйтленд знал, и все знали, что лучше его пилота нет. Сохраняя спокойствие, он снова пристегнулся и взялся за штурвал. Через разбитое носовое окно он видел верхушки леса: жестокие в своей равнодушной красоте, в буйстве зелени джунгли мчались ему навстречу. Почему-то он всегда знал, что все закончится вот так: вой ветра сквозь разбитую машину, земля, несущаяся навстречу, и руки, крепко, до белизны в суставах, сжимающие штурвал. На этот раз все было по-настоящему, и уйти было некуда. Это было потрясением – столь внезапное осознание конца.
