Родовое поместье графини Аллилуевой представляло собой громадное сооружение в виде буквы «П», до половины утопающее в буйных неухоженных зарослях яблонь, груш, слив, черёмухи и других деревьев. В летнее время, особенно в пору цветения, всё это издавало неописуемый аромат, вдохнув который, можно было невольно представить себя на месте Адама, прогуливающегося по Эдему. Море разнообразнейших цветов всевозможных окрасок просились бы в ваши руки, предлагая каждый по-своему особенности своего опьяняющего воздействия, выгодно подчёркиваемого пением птиц. Всё это мягко скрывало древность сооружения, о которой явственно свидетельствовала обсыпавшаяся штукатурка со стен и отсутствие черепицы на некоторых участках крыши. Редкие гости не обращали внимания на стены по той простой причине, что оных не было видно из-за диких зарослей бузины, пустившей корни у самого фундамента, оспаривая жизненное пространство у не менее буйно растущего винограда, плотная живая масса которого надёжной хваткой охватила стены до самой кровли, или, точнее сказать, до дымовых труб.
Однако в зимнее время имение представляло собою довольно невзрачное, или, выражаясь более точно, угнетающее зрелище: сквозь голые заиндевевшие стебли зияла бесстыдно оголённая каменная кладка, словно пытаясь подтвердить древнюю, как мир, мудрость о суетности творения рук человеческих. Птицы и ароматы теперь напрочь отсутствовали; вместо них самым наглым образом продирал ноздри холодно-умертвляющий запах зимы, а уши готовы были встать дыбом вместе с волосами от жуткого воя февральской вьюги.
Невзирая на это довольно нелестное для особняка описание, нельзя категорически отвергать наличие в нём признаков жизни, – хотя бы по той причине, что в любое время года здесь жила прислуга, состоящая из двух горничных, камердинерши, садовника и привратника. Горничные состояли в штате владелицы без малого лет двадцать; это были изрядно перезревшие девицы, возраст которых вошёл в лицемерную поговорку, из которой следует, что в сорок пять баба ягодка опять. Жители сёл, прилегающих к имению, знали их под именами Шарлотта и Катрин, что отнюдь не указывало на иностранное происхождение почтенных девиц. В действительности это были самые обыкновенные русские девки, которых графиня подобрала в одной из петербургских забегаловок, чем принесла им неожиданное спасение как раз в тот день, когда государственная машина правосудия готова была занести над ними свою карающую десницу из-за обвинения в колдовстве. Об этом вопиющем факте их биографий знали лишь сама графиня и виновницы, что способствовало их цветущему бытию в довольно тихой деревне, затерявшейся в самом сердце Подолии.
Камердинерша госпожи Аллилуевой выделялась, прежде всего крепостью сложения, несколько неестественной для женщины пяти десятков лет отроду. Представьте себе природное творение ростом в два метра с шириной плеч не менее восьмидесяти сантиметров, при этом ширина зада составляла ровно метр. Какой-нибудь художник мог бы без зазрения совести сравнить её фигуру с гитарой, бюст – с двумя церковными куполами, а походку, как ни странно, с плавным движением лебедя по водной глади. Опытный медик или естествоиспытатель, внимательно созерцая сие чудо природного гения, мог бы с уверенностью предположить наличие у данного объекта солидного аппетита и оказался бы прав, ибо мадемуазель Эжени во время обеда с лёгкостью поглощала две средние нормы, рассчитанные для людей физических профессий. И, тем не менее, Эжени, чей внешний облик удивительно сохранял всю прелесть невинности, сочетавшуюся с опытностью бывалой куртизанки, отличалась завидным здоровьем, изощрённым умом и поразительным голосом, который на языке оперных певцов называется колоратурным сопрано.
Что касается привратника Антипа – это был ничем особо не выдающийся старик, родовые корни которого уходили глубоко в древность и могли бы многое поведать о процессе эволюции типичных сельских пьяниц. Когда его упрекали в пристрастии к «зелёному змию», он возмущался, отвечая:
