Софья Николаевна, рожденная Делянова, происходила из видной армянской семьи. Ее отец Николай Давыдович был директором Армянского Лазаревского института в Москве (там сейчас посольство Республики Армения), а ее дядя Иван Давыдович дослужился до министра просвещения и графского титула. Портрет ее деда, Давыда Абрамовича Делянова, находится в Галерее генералов 1812 года в Эрмитаже. Ее бабушка была из богатейшей семьи армян Лазаревых. Мать Елена Абрамовна, рожденная Хвощинская, происходила из старинной дворянской фамилии, известной с XVI века. Хвощинские состояли в родстве с князьями Горчаковыми, Волконскими, Толстыми и др. Канцлер Александр Михайлович Горчаков, лицейский друг Пушкина, был старшим братом ее бабушки.
Эти воспоминания написаны уже после революции, когда не все детали, учитывая многочисленные обыски и аресты, следовало записывать. Но многие красочные подробности она рассказывала своим внукам. Один из них, писатель Сергей Михайлович Голицын, передал их нам, своим детям. Особенно четко я вспомнил один рассказ, когда, будучи в Лондоне в конце лета 2005 года, увидел памятник почтенному джентльмену на низком постаменте. Это был король Эдуард VII, правивший в 1901–1910 годы после своей матери, королевы Виктории, бывшей на троне с 1839 года.
Этот рассказ касается бала 1875 года в Колонном зале Московского дворянского собрания по случаю свадьбы Марии, дочери государя Александра II, с герцогом Эдинбургским. На свадьбу были приглашены наследники правящих домов Европы. Оркестр заиграл танцевальную музыку. Когда на балу присутствовал царь, то только он мог начинать танцы. Заиграла музыка, и прабабушка Софья Николаевна, 24-х лет, увидела, что царь направляется к ней! По окончании танца наследные принцы толпой бросились к прабабушке. Самым расторопным оказался принц Уэльский. Как он хорошо танцевал, какие милые комплименты и шутки он ей говорил, словом, весь танец ее развлекал. «Такой милый!» – вспоминала она. Следующим партнером был Вильгельм, будущий германский император. Тот, высокий, ни разу даже не взглянул на нее, не сказал ни единого слова. «Противный…» – заключила прабабушка.
Выбор государем Софьи Николаевны на танец не был случайным. Ее свекровь Луиза Трофимовна, рожденная графиня Баранова, была старшей сестрой Эдуарда, Александра и Павла Барановых, друзей детства Александра II, воспитывавшихся вместе с ним. Царь очень ценил эту дружбу и после визита к генерал-губернатору всегда посещал усадьбу на Покровке, 38, где жило семейство Михаила Федоровича Голицына, свекра Софьи Николаевны. На воротах усадьбы висел список лиц, кто сколько раз должен звонить на входе (сравним с советскими табличками на дверях коммуналок). Список звонков был таков:
3 раза – Государь Император
2 раза – члены императорской фамилии
1 раз – прочие
Софья Николаевна приглашала к себе на рисовальные вечера, описанные С. М. Голицыным в «Записках уцелевшего», молодых художников Л. О. Пастернака, Левитана, Коровина. Уроки рисования давали кн. Г. Г. Гагарин, позднее – Саврасов. Учились рисованию и знатные подруги Софьи Николаевны. Все они помогали молодым художникам находить заказы. Так, в 1886 году Коровиным был написан большой портрет самой Софьи Николаевны, проданный в 1920-х годах по предложению П. П. Кончаловского в Третьяковскую галерею. В конце 1880-х годов Софья Николаевна приняла живейшее участие в судьбе Левитана, которому грозило выселение из Москвы, – она выхлопотала отмену этого распоряжения.
Приведенная в книге акварель Софьи Николаевны изображает ее невестку Анну Сергеевну, мою бабушку, за шитьем туфель, которым та подрабатывала в начале голодных 1920-х годов.
Георгий Сергеевич Голицын
1 января 1918 года.
Дети и внуки мне как-то сказали: «Почему ты не пишешь своих воспоминаний? Ты знала многих людей, много путешествовала, и, слушая твои рассказы, хотелось бы знать больше, чем то, что ты нам говоришь».
В силу этих слов я и принялась писать, не зная, что выйдет и будет ли это кому-нибудь интересно.
Из детства своего я мало что помню, думаю, что со всеми так. Помню урывками. Например, смерть Государя Николая I, все в трауре, затем дни коронации Александра II, меня повезли к бабушке в дом на Маросейке с чудным видом на Москву, была вечером иллюминация, которой любовались с балкона. Мне было 4–5 лет. Шести лет, после моей няни, которую я очень смутно помню, поступила ко мне горячо мной любимая Отилия Егоровна Пригниц из Ревеля, или, как мы ее потом звали, Отенька. Это было добрейшее, преданнейшее существо, впоследствии поступившее к нам и вынянчившее почти всех моих детей.