Пролог, или Неизвестно чье летнее приключение
В полуденный час на Гоголевском бульваре относительно немноголюдно. А еще солнечно, тепло и спокойно. Шум машин, неуступчиво прорывающихся в центр и из центра, не истончает умиротворение, почти идиллию. В Москве другой не сыщешь. Перекличка клаксонов слышится мне ленивой перебранкой соседей. В этот хор время от времени нагло вторгаются сиренами и «крякалками» дурно воспитанный участковый, скандальная медсестра, неопознанный мною истерик и надменный мизантроп из управы. Эти, шумные, всё время что-то делят. Наверное, деньги тех, кто не может позволить себе авто – денег нет, все поделены. Была б моя воля… Но она у меня, что вода на керосинке: легко закипает на чужом огне, а своего пламени не дает.
Звуки, как птенцы кукушки, нагло вышвыривают из моей головы всё родное и близкое.
Что за жизнь такая вокруг?! Словно массовое кино? Начало живенькое, бодренькое, но к середине всё вянет-скисает, остается терпеть и досматривать в надежде на то, что… всё еще не так безнадежно. Потом у продюсера заканчиваются деньги… Жаль, что позже, чем у сценаристов – идеи. Оператору, в принципе, обрыдло снимать заведомую туфту. И только бесконечно бездарные актёры ничего не теряют, они звёзды, нам с Земли их не погасить. А космос покоряли не для нас – для гордости и для армии.
С другой стороны, есть и поводы для незначительных радостей. Например, переменчивость и непоследовательность во взглядах на жизнь в широких ее проявлениях – настроения, знаете ли – не мешает мне хранить твердолобую верность правилам и привычкам в отдельно взятой, своей. Какофония? Еще какая! А кто-то обещал гармонию? Сам? Неужели… Что ж, Божий Промысел сродни страховому: никогда не знаешь, сколько в конечном итоге получишь. Но в обоих случаях молиться следует истово. Тогда потери будут не так велики. Последняя мысль исполнена скепсиса, а он, как известно, родной брат непокорности. «БП, Божий Промысел, беспартийный, благодарные потомки, бес попутал…»
Остается шумно втянуть носом угарный газ, от которого в организме ничего не растет, только плесень, из которой никогда не извлекут ничего полезного, – я о пенициллине. Мои легкие тяжелеют от этой мерзости, как желудок от гамбургера. Для меня не новость, что стране не нужны неудачники, но бороться с нами так откровенно… Впрочем, время открытости… Бремя открытости… Правильно, теперь пожалей их… Потому что на них ответственность. И они с ней не справятся, уже не справились. Всё, что происходит, вызывает ассоциации с натужными репликами перепуганных неудачей актёров на фоне рассыпающихся в прах декораций. И только режиссер на пару с помрежем гордятся своей постановкой. И черт с ними. Всё не важно, потому что вскоре всё ранее очеловеченное пространство будет заселено… Что бы придумать эдакое, погаже? Червем! Почему червем? Потому что, по мне, нет ничего омерзительнее червя. Разве что белый червь, дождевой. Впрочем, змей тоже терпеть не могу. И комаров. Правильно, пусть будут комары. На червя можно рыбу ловить, он гадок, однако отчасти полезен. А на комара – что поймаешь? Скорее уж от него. Лихорадку.
Срочно требуется быстрая перемена настроения. Побрить голову? Неплохо. Меньше времени на «чистку перьев» поутру. Но больше мыслей о том, как бы ненароком не ушибить голову – сразу причислят к пьяницам. А это вроде как новость. Вроде как нет. Всё равно не побрею. Решителен непередаваемо.
С соседней лавки резко подхватывается что-то писавший в блокнот невысокий лысый мужчина, примерно моих, глубоко средних, лет. Если это и знак, то всё равно не буду брить голову. Необычно быстрым для воскресной мизансцены шагом, держа руки лодочкой перед собой, он побежал к чугунной ограде. Человек невелик и, по моим от нечего делать прикидкам, максимум, что он может оберегать в ладонях, – это недокормленную синицу. Вот только откуда ей взяться? Мужчина достиг ограждения, распахнул ладони и словно выплеснул содержимое в воздух. Птичка не вылетела. Не было никакой птички. Ни пчелы, ни мухи – я был ближе всех и заметил бы даже мелкое крылатое.
– Дурные мысли, – откликается мужчина с улыбкой на мой вопрошающий взгляд. – Нельзя, чтобы оставались. Для дела плохо.
– А если ветер сейчас поменяется и они всей отарой назад и ко мне – как быть?
Я не ошарашен и, покрасуюсь, ожидал чего-нибудь эдакого, эксцентричного. Интуитивно. По одежке ли персонажа, возможно, по пирсингу на ноздре или по весьма провокативной татуировке на хилом бицепсе. Хотя с художеством по коже он явно припоздал. Или позднее исполнение желаний всё же лучше неисполненного? Наверняка так и есть, если силы остались.
– Нет, мысли мои, они ни к кому не пристанут. Покружат над площадью, пока я не закончу. У меня тут важная встреча в кафе.
– Удачи.
Говорить о том, что мусорить дурными мыслями в публичных местах – не дело, даже если веришь, что к чужой голове они не пристанут, – я не стал, хотя так и подмывало. Мужчина явно спешил. «Не пристанут они… Еще как пристанут». Ничто в нематериальном мире не размножается в таком темпе, как дурные мысли. И клеем обмазаны со всех сторон.
Парень с георгиевской ленточкой на лацкане со скамейки подальше (что-то поздно надел ленточку или забыл снять?) смотрит вслед удаляющемуся странному мужичку – слышал? – потом на меня. Вылупился, будто я что-то ему задолжал. Сигарету, пару сотен, почитание… Удивительное дело, ты можешь быть каким угодно дерьмом, лицемером, плюющим на больных детей, стариков, но стоит выставить напоказ двухцветную ленточку, как ты уже патриот. И твое внутреннее ничтожество не в зачёт. Что за показушное время?! Всё упрощено до полного примитива. Вообще-то парня я вижу впервые, не знаю о нем ничего, ни хорошего, ни плохого. Да и не смотрит он уже на меня, потерял интерес. Пальму первенства в этой дисциплине у меня никто не выиграет. Я об интересе к себе. Лукавлю, конечно, но так уж устроен.
Вдруг левая ладонь зачесалась, словно ее пощекотали, и я с головой ныряю на мелководье собственных сведений о приметах. При этом точно знаю, что приход мне не светит. А значит, кто-то прискачет за долгом, или надо купить лотерейный билет. Хорошо бы еще знать, где купить правильный. «Выигрышный» говорить не следует, отпугивает удачу. И думать так вредно, а я уже подумал. Вот эта чушь в голове застряла, а информация про ладони – нет. Это несправедливо.
