Ольга де Бенуа. Париж. Фотограф Уалид Берразег
Писатель, фотограф, публицист, основатель парижского литклуба «Белый Феникс» и трансформационного проекта GSR World. Родилась в 1985 году в Сибири, выросла в столице Средней Азии, прекрасном городе Ташкенте. Живет в Париже.
Изучала литературоведение в НГУ (Россия), культуру, экономику и право в Сорбонне (Франция), а также политику и менеджмент в Манчестерском университете (Великобритания).
Ее рассказы и стихи публиковались в литературных журналах «Знание-сила», «Точка зрения», «Трамвай» и «Ликбез».
В 2017 году у нее вышел первый сборник новелл «Время дождя», написанный в духе магического реализма. Эта «книга о Париже, влюблённых, мечтателях и чудаках» была представлена на Франкфуртской ярмарке-2017, а в марте 2019 года вышла в бразильском издательстве Pergunta Fixar на португальском языке под названием O Choro da Chuva и в аудио-версии в шведском издательстве WAPI. В 2021 году на парижской сцене по этой книге была поставлена мини-пьеса «Вишневый пирог».
В 2021 году вышли новые книги Ольги де Бенуа – сборник стихов «Ниоткуда с любовью», сборник рассказов литклуба «Сказки Белого Финикса» и мистическая повесть о любви «Дьявол с кладбища Пер-Лашез».
Последние годы Ольга освоила новую профессию по работе с подсознанием человека – и работает как GSR-специалист, эксперт и куратор системы GSR (системы саморазвития, созданной исследователем человеческого сознания Дмитрием Устиновым). В своем проекте GSR World Ольга популяризирует любимую методику и описывает открывающиеся возможности человека в трансформации его внутреннего мира в современной реальности. Этот интерес нашел отражение в ее творчестве.
Блюз в воздухе. Блюз в мелодиях. Блюз в фотографиях. Блюз на губах.
Этот пассаж сам по себе стопроцентный блюз. Который ты уже играл завтра.
Нашла старую пленку с настроением блюз. На ней – мой меланхоличный мир, легкая синева в ярком свете, a little drop of poison, о которых кроме меня никто не догадывается. Мир, в котором я сама себе так редко признаюсь. И все же он существует. В уголках глаз. На чердаке души. На периферии сознания.
Блюз в фотографиях – это синева. Мягкость. Расплывчатость кадра. Беспомощность. Рассеянность. Растерянность. Эмоции. Глубина.
Сегодня – о моей любви к блюзу. О мелодиях, в которых купаешься, как в Лете. О старом потертом виниле с блошиного рынка. О нечаянно пойманной мелодии из пролетающего на полной скорости авто с откидным верхом. О мелодиях-причитаниях, мелодиях-заговорах, в которых Элла Фицджеральд или Нина Симоне создают кружево из исчезающих мгновений осенней любви.
О блюзе, нечаянно подслушанном в открытом окне с улицы. О блюзе на уроках танцев. О блюзе в джаз-баре на улице Ломбард, куда ты заходишь, чтобы развеять пятничную скуку и вдруг оказываешься в магическом безвременье, в волшебной, повисшей между мирами комнате, где темнокожий пианист в белом фраке скользит по черно-белым клавишам длинными рассеянными пальцами, нежно заглядывает в самые сокровенные уголки твоей души.
«Блюз для меня – это музыка, у которой три перехода. Один, четыре и пять. Как это в музыке? С духовной точки зрения это музыка, когда тебя переполняет печаль, когда тебе грустно. Она рассказывает о чувствах, которые ты испытываешь, и она утешает тебя. Производит впечатление, что у тебя есть кто-то, с кем можно поделиться. Музыка в роли товарища, когда тебе грустно. С физической точки зрения это ритм, у которого четыре перехода, у блюза же всего три».
Чак Берри
Блюз звучит в голове, как легкая головная боль, которая не мешает жить, но и не дает тебе быть самой собой, он звучит над розовеющими реками, разливающимися во сне, он чудится в нежном движении пальцев, которые тянутся к твоей щеке. Легкие мгновения. Поцелуй, который вот-вот случится, но еще не, потому что губы только… Это все блюз. Он о том, чего не было, или о том, что было, но чего больше нет. Он о послевкусии. О несбывшемся.
Блюз мощный, как рокот водопада, блюз ворчащий, как старый пес с ревматизмом, который больше всего на свете любит спать, положив косматую голову к тебе на колени. Блюз плаксивый, как только что родившийся горный ручеек, и неповторимый, как круги на воде, которые рождаются под дождем, чтобы вместе с ним исчезнуть.
Блюз, причитающий как пастырь, который сбился со своего пути сам и всех увел не туда. Блюз, потрескавшийся как твои пересохшие губы в пятом часу утра, когда беспокойно ворочаешься в смятой постели, пытаясь приручить сон, который играет с тобой в прятки.
Блюз в фотографиях, старых записях с шорохами и шумами, как смятый лист бумаги в нервной руке, блюз в черно-белых и цветных мелодиях, хрипловатых смешках и молниеносных интервью с давно почившими звездами саксофона. Ты видишь их всех. Ты знаешь все эти мелодии, как будто они родились в твоей голове, а не у кого-то другого, ты всегда знала их и всегда будешь знать. Все эти ребята пели для тебя. Только для тебя и ни для кого другого. Сами не зная этого. Пели, чтобы в этот блаженный, невыносимый, бессонный утренний час ты услышала по радио их мелодию и все поняла о себе и о жизни.
Виртуозы голоса, виртуозы прикосновений и вибраций. Голоса с легкой хрипотцой. Черные жилистые руки. Пухлые губы певицы с глазами олененка и мощной грудью. «Белые веревки и черное мыло». Мелодии, от которых трясется, дрожит душа, ухает с обрыва, или же жалобно перебирает ноты в ночи. Оттенки, от которых сияют глаза. Цвета, в которых слышатся звуки. Та самая меланхолия лучезарной тоски, которой мы никогда ни с кем не делимся и не захотим делиться.