«Бонжур! Амур! Тужур!».
Воздух Парижа пропитан запахами свежеиспечённого багета, горячего шоколада, цветущей глицинии, выхлопных газов и… ароматом любви. Любовь кружит по Парижу, проникает во все его кварталы, вокзалы, метро, рестораны, кинотеатры, парки, в телефонную будку, под фонарь у подъезда…
Средь бела дня, на виду у всех, на скамейках парка Жардан Монсо целуются влюблённые парочки. А я с учебником на коленях сижу на зелёном газоне среди студентов, зубрю мудрёные формулы фотохимических цепных реакций.
Любовь витает и на этом зелёном газоне, а у меня – начало конца моих первых романтичных, платонических чувств. Ничто не предвещало такого финала. Ничто! Ещё вчера ОН держал мою руку в своей, смотрел в глаза, так близко-близко, что я ощущала не только стук его сердца, но и трепет ресниц.
Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана, смотрели на воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как мы познакомились.
А на следующее утро я получила красочный конверт с открыткой-приглашением на церемонию бракосочетания в мэрии пригорода Парижа. Ха! Одним из «брачующихся» обозначен мой любимый – ОН.
Нет-нет, никакой истерики и слёз! Единственное, что я почувствовала, – это пульсация в висках и застрявший в горле выдох: «Почему?».
Романовск Приволжский. Осень 1975
Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине матери, где всё ещё проживали две её сестры. В городке возводилась вторая очередь текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.
Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения: покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию.
Да, мы жили в Париже. Родители занимали скромные должности служащих в Посольстве СССР во Франции.
– Ты вообще в своём уме? Тебе одной на миллион желающих выпал шанс отучиться в Париже, иметь стопроцентную гарантию на легальную работу и натурализацию. И всё это коту под хвост?! И чего ради?! Ладно бы ещё – в матушку-Москву, так нет, собралась в богом забытый Зажопинск, – негодовала мать. – Поймать Жар-птицу и променять её на серого воробья?!
Зажопинском мать называла свою родину, милый провинциальный городок, из которого она сбежала в Москву в том возрасте, в котором я сбежала из Парижа. Колесо семейной истории повернулось вспять! Мать негодовала. Отец вздыхал. Но родители знали мой упрямый характер, и им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери.
И я не свалилась на родственников с бухты-барахты, не стала обузой: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая часть провинциального городка. Улицу с этими «высотками», дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами, кафе назвали Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского.
Часть городка, расположенная на правом берегу Волги, в народе – Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное: разбитые, ухабистые дороги, неказистые деревянные домишки, мокрые и серые от дождя, скудный ассортимент на прилавках продовольственных магазинов. Нецензурная брань лилась рекой в разговорах разновозрастных мужчин, независимо от темы беседы. Никогда я такого не видела и не слышала. Никогда!
Но нашла я и плюсы, и они перечеркнули все минусы. Романовск Приволжский расположился на крутых берегах «глубокой и полноводной матушки Волги», на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи Руси и России. Формально городок основан в конце XIII века – богатейшая история!
И я ощутила немой восторг от благолепия домов Божьих: завораживали стиль и узоры церковного зодчества, перезвон колоколов, Воскресное богослужение, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…
А для местного населения всё это – обыденность, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположенный по соседству с главным собором, или через дорогу от него – продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз». Роскошь и убогость в одном флаконе. Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты.
Моста через Волгу не было. Люди и автомобили с одного берега на другой переправлялись теплоходом и грузовым паромом. Вид на оба берега с палубы теплохода вырисовывался потрясающим: взору открывались живописные холмы со старинными крутыми деревянными ступеньками, ведущими от обеих пристаней вверх к набережным. Старикам подняться по таким ступенькам нелегко, но в овраге между холмами расположилась дорога с пологим подъёмом для автомобилей, и вдоль неё проложена пешеходная тропа.
Ступеньки, ведущие ввысь, станут трамплином для прыжка из моей прошлой истории в будущую…
Самопрезентация
Моё имя Ангелина. В быту – просто Лина. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. По тем временам, особенно для провинции, ох, и засиделась я в девках. К шестнадцати годам я окончила школу в Москве, перепрыгнув с первого класса в третий. Родителей в год моего шестнадцатилетия направили работать во Францию. Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно в МХТИ имени Менделеева. Но параллельно училась и в Парижской школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, поступила в неё на основе творческого отбора: с детства увлекалась рисованием, лепкой, рукоделием. В этой школе специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами…
А теперь о внешней оболочке: рост 160 см, вес – 45 кг; длинные светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы, прямой нос, широкие скулы. Я не сказала бы, что внешность типично русская или славянская: в Париже из-за акцента меня часто принимали за шведку или немку. И представьте себе на улочках районного городка такую пигалицу в короткой твидовой юбке, в белом свитере крупной вязки, в итальянских чёрных лаковых сапогах-чулках до колен, а на лице – яркий макияж: густые «махровые» ресницы, благодаря французской туши, творящей чудеса, светло-зелёные тени на веках, красная помада на губах. Броско даже для Москвы с Парижем. Но «девушки из высшего общества» нашей Парижской школы искусств предпочитали такой образ. Я же надела эту «вторую кожу» лишь за год до приезда в провинцию.
