Пасмурное небо сыпало моросящим дождем. Тонкое серое полотно, затянувшее небосклон расползалось под натиском солнечных лучей, превращаясь в дырявое пыльное покрывало, которое отчаянно старался залатать невидимыми нитками прохладный ветерок. Будто от рыдания, подрагивали ветки деревьев. С печальных листьев, как с опущенных ладоней медленно стекали крупные капли дождя. Тихо грустила мокрая земля, кое – где укрытая травой. Казалось, природа скорбит вместе с людьми, стоявшими под большими черными зонтами. Маша, укутанная в колючий платок, совсем промокшая от дождя, смотрела на бледное лицо своего сына. Доносившиеся до неё еле слышные фразы придавали ещё большее непонимание происходящему.
– Совсем молодой…
– А какой парень был…
– Горе-то какое…
О ком это они? О ее сыне? И почему он такой бледный? Всегда смуглый, будто загорелый. Когда родился, думали желтуха, такой был смугленький. Оказалось – гены. Дед был смуглый. Видимо в него. А глаза отца. Смуглый черноволосый мальчик с небесно голубыми глазками – красавчик писанный. А сейчас бледный, густые волосы неестественно приглажены и только пушистые черные ресницы на сомкнутых веках все те же.
***
В роддоме ее называли старородящей, хоть ей и было всего двадцать пять лет. Маша с трудом добилась, чтобы ее с малышом поместили в отдельную палату, и никого к нему не подпускала. Сама пеленала, сама обрабатывала пупочек, и, не дыша, смотрела на него, когда спал, периодически прикладывая ладонь к маленькой груди сыночка – проверяла, дышит ли. Несколько лет назад, после замершей беременности, жить не хотелось. Ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни говорить с кем-либо. Страшное отчаяние, а затем и злость, овладевали ее сердцем. Злость на весь белый свет за несправедливость. Ведь хотелось счастья. И муж любимый, и профессия, и жилье-все было. Только ребеночка Бог не давал. Ходила Маша по улицам, как в воду опущенная, не разбирая дороги, и набрела так однажды на церквушку. Решила зайти. Небольшой, но очень уютный храм оказался приходом Святого Иоанна Предтечи. Маша в церкви не ходила, хоть и была крещенной, поэтому с удивлением заметила, как на душе становится светло и тепло. Присела на лавочку, вдохнула запах ладана и закрыла глаза, наслаждаясь умиротворением, вдруг возникшем в ноющем сердце. Так и просидела почти до темна.
– Свечку ставить не будете? – раздался голос совсем рядом.
Это был батюшка средних лет в поношенной рясе и с доброй, как у ребенка, улыбкой.
– А надо? – очнулась Маша.
– Вам надо, – уверенно произнес батюшка.
– Я и не знаю теперь, что мне надо. Никто мне не поможет.
– Бог поможет.
– Бог? А он есть?
– Конечно, есть. В вашем сердце. Надо только прислушаться.
– Тогда почему же мне так плохо? – глаза Маши наполнились слезами.
Этот тихий разговор, будто бы не с человеком, сидящим рядом, а с самой собой, был ей необходим. Только сейчас она это поняла.
– Вам плохо и Богу тоже плохо. И он плачет вместе с вами.
– Зачем же тогда… почему я потеряла ребенка?
– Затем, чтобы обрести вновь.
– Как это? – Маша взглянула на батюшку, который продолжал улыбаться доброй и светлой улыбкой.
– Бог не отбирает просто так, он обязательно даёт что-то взамен. Ваш ребеночек к вам вернётся. Вы только должны хотеть и верить. Очень верить.
– Откуда вы знаете?
– Это не я знаю. Это Бог знает. Он всё знает, – батюшка протянул ей тоненькую свечку и тихо сказал: – Поставьте к иконе.
– К какой?
– А к какой хотите. Куда глаза смотрят, туда и поставьте.
Маша взяла свечку и покрутила ее в руке. Вытерла слезы, повернулась, чтобы поблагодарить нечаянного собеседника, но его не оказалось рядом. Ушел? А может, его и не было вовсе?
Маша встала и подошла к первой попавшейся на глаза иконе. На нее взглянули печальные глаза богородицы, укутанной в красный платок. Ее глаза святились удивительным светом, который отражался в позолоченной раме и проникал в самое сердце. На руках она держала своего ребенка, маленького и беззащитного. Она укрывала его своим платком, будто хотела уберечь, спрятать от жестокого мира.
Маша залилась слезами и, не зная, что говорить, поставила к иконе зажжённую свечку. Она вдруг представила глаза ребенка, большие голубые глаза, обрамленные черными пушистыми ресничками, и поняла, что это глаза ее сына.
***
– Ну, вы мамочка, как орлица над орленком, – с улыбкой говорила врач гинеколог, – и не скажешь, что он у вас первый. Другие мамки, порой не знают, как к ребенку подступиться, а вы молодец, все сама.
До своего дня рождения Никита не дожил всего несколько дней.
И какой же душный и колючий этот платок. Дышать невозможно. Светка, подруга детства нацепила, укутала по самый нос. И погода эта примерзкая. Холод собачий. Дождь. Еще вчера стояла жара, а именно сегодня погоде понадобилось испортиться. И почему надо было устраивать похороны в такую отвратительную погоду? И почему он такой бледный?
Рядом с собой Маша услышала всхлипывание мужа. Николай прижимался к жене, поддерживая ее под локоть. А она не отрывала глаз от бледного лица своего сына.
И все. Пустота. Больше она ничего не помнила. И того, как подкосились ноги, и того, как подскочила к ней Светка, услышав нечеловеческий крик подруги, и сам крик Маша не помнила. Она кричала имя своего сына. Кричала так, будто и не она сама, будто не своим голосом. Кричала так, что вороны, непонятно откуда взявшиеся, будто испугавшись, каркая, поднялись в небо. Кричала так, что зашелестела листва на мокрых деревьях, как от сильного порыва ветра. И этот крик эхом улетал вслед за воронами, вслед за ветром, сорвавшим с головы колючий платок. Имя ее сына произносил словно чужой ослабевший голос.
– Никуся…Никуся…
Никита Доронин шел по длинному коридору юридического университета. Шел быстро, почти бежал мимо закрытых кабинетов, за которыми проходили экзамены.
– Никитос, ты куда?
Не останавливаясь, Никита обернулся и увидел в конце коридора своего друга Максима Туличевского.
– Извини, спешу, – крикнул он и свернул на лестницу.
– Постой! – Макс побежал следом, – Может, отметим сегодня?
– Обязательно. Я позвоню.
Макс был сыном маминой подруги. Мальчики дружили с детства. Как и их матери, ходили в одну школу, и поступать решили вместе в один вуз.
Оба обожали футбол. Во дворе дома с соседскими мальчишками забивали свои первые голы. Став старше, защищали честь школы, выступая за школьную футбольную команду. Поступив в юридический университет, сколотили команду из студентов.
Никита сбежал по лестнице вниз, пересек холл и, оказавшись на крыльце университета, остановился. Достал из кармана сотовый и набрал номер.
– Никуся, ну что? – услышал он встревоженный голос матери.
