У фермера заболела лошадь. Он вызвал ветеринара, тот осмотрел ее и говорит:
– Плохо дело. Попробуем полечить. Вот вам уколы, делайте ежедневно, если через три дня не поможет, придется лошадь усыпить.
Услышала этот разговор свинья, побежала к лошади и говорит:
– Лошадь, хватит болеть, я слышала, что через три дня тебя усыпят, если не встанешь!
На второй день.
– Лошадь, вставай, тебе два дня осталось жить, если не пойдешь!
День третий.
– Слышь, хвостатая, завтра последний день тебе остался!
На следующий день приходит ветеринар:
– Ну как успехи?
– Плохо, лошадь не встала.
– Ну что ж, в таком случае будем усыплять.
Свинья бежит к лошади:
– Ну все, конец тебе! Доктор пришел, усыплять будет! А я предупреждала!
Вдруг лошадь вскакивает и выбегает во двор.
– О чудо! – воскликнул фермер. – Это дело надо отметить! По такому поводу зарежем свинью!
История, рассказанная мне одной нашей общей знакомой лошадью.
Алрик, не замахиваясь, коротким быстрым движением метнул рыбацкий трезубец. Сейчас все решала именно скорость. Одна из темных фигур, преградивших ему дорогу, вскрикнула и повалилась на землю, другая испуганно отшатнулась в сторону. «Охотнички трусоваты», – усмехнулся Алрик и что было сил помчался по узкой каменистой тропе, петлявшей среди гигантских валунов, беспорядочно разбросанных по всему берегу. От пристани до поселка по прямой было не более четырех ордрагов. Всего четыре полета стрелы – и он будет там, где можно позвать на помощь, где на твой зов непременно откликнутся. Нет ничего зазорного в том, чтобы сильному мужчине звать на помощь. Он, Алрик, уже показал, что не трус, ранив или даже убив одного из нападавших, но другого оружия у него не было, и лучшее, что он сейчас мог сделать, – это бежать, бежать изо всех сил, перепрыгивая через камни, и молить богов о том, чтобы не споткнуться об один из булыжников, почти невидимых в серых утренних сумерках, усиленных тяжелым вязким туманом. И дернуло же его в такую рань потащиться проверить сети. Те, кто поджидал на берегу, знали об этой его привычке вставать ни свет ни заря. Вот только они зря решили изобразить видимость приличий и окликнули его. Какие уж тут приличия, два вооруженных воина, на одного мирного рыбака, у которого при себе лишь короткий гарпун. Им надо было не умничать, а молча напасть со спины или, притаившись за ближайшей скалой, выстрелить из лука. Выстрел из лука – это всегда надежно.
В последнее мгновение он услышал легкий свист и успел прыгнуть в сторону. Стрела лишь разодрала ему правое ухо. Рана сама по себе была не опасна, но горячая кровь мгновенно потекла по шее за воротник, стремительно остывая на утреннем холодке и затекая внутрь под рубашку уже холодной вязкой струей, струей страха. Лучнику требовалось совсем немного времени, чтобы вновь изготовиться к стрельбе. За эти мгновения Алрик успел сделать несколько гигантских прыжков в надежде укрыться за скалистым выступом, который огибала тропа. Очевидно, лучник был очень хорош. Он успел выстрелить на мгновение раньше, чем этого ожидал беглец, на мгновение раньше, чем широкая спина скрылась за черным гранитом.
Алрик лежал неподвижно. Он лежал и слушал, слушал, как жизнь покидает его такое мощное, еще молодое тело. Как это ни удивительно, боли почти не было, как не было и страха. Были обида и удивление. Он всегда верил в то, что избран судьбой для чего-то более значительного, более великого, чем такая глупая, некрасивая смерть. Ведь он всегда побеждал, с самого раннего детства. Во всех играх, во всех поединках, после которых он подбегал к маме, а та, всегда невероятно красивая, ослепительно улыбающаяся, целовала его в лоб и говорила: «Алрик, ты мой герой. Ты вырастешь и станешь героем своего народа». Отец обычно не говорил ничего, но одобрительно похлопывал сына по плечу, а где-то в зарослях рыжих волос, там, где усы сплетались с бородой, появлялись крепкие желтые зубы. Отец улыбался.
И вот теперь он проиграл. Алрик слышал, как с хрипом выпускало воздух пробитое легкое, слушал, как булькала кровь, поднимаясь вверх по горлу и медленно заполняя рот. Постепенно эти неприятные звуки становились все тише, и к тому времени, как лучник подошел совсем близко, Алрик уже ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Алрик умер.
Стрелок убедился, что жертва действительно мертва и, удовлетворенно вздохнув, положил руку на рукоять меча. Самое трудное было сделано. Оставалось самое неприятное. Но что поделать, жизнь полна неприятностей.
* * *
Тяжелые вязкие клочья тумана с неохотой расступались перед еще более тяжелой железной махиной контейнеровоза. С берега уже была хорошо видна огромная, выкрашенная оранжевой краской звезда, украшавшая голубой нос гигантского судна. Контейнеровоз, повинуясь приказам невидимых человечков, до времени прячущихся в его рубке, начал медленно, неуклюже маневрировать. Впрочем, неуклюжесть эта была лишь видимостью. Так борец сумо медленно поднимается с циновки и неторопливо разминает затекшие ноги. Так самка носорога, недовольно пофыркивая и выпучив свои маленькие слабовидящие глазки, выходит из болота, чтобы удостовериться, неужели кто-то и вправду посмел приблизиться к ее детенышу. А потом? Потом толчок опорной ногой, бросок вперед, и сокрушенный противник повержен. Но то ли потому, что у сухогруза было плоховато с опорной ногой, то ли потому, что капитан судна превосходил своими интеллектуальными способностями и самку носорога, и борцов сумо, но четырехсотметровая голубая громадина не стала никуда бросаться, а плавно повернулась правым бортом к пирсу, показав всем встречающим гигантскую, в полборта надпись SHANGHAI STAR. «Звезда Шанхая» успешно достигла своего пункта назначения. Прошло совсем немного времени, и заработал портовый кран. На этом пирсе он был единственным, правда, пирс в порту тоже был всего один. Разгрузка обещала быть небыстрой. Капитан сухогруза, сорокалетний голландец Йохан Райкаард, некоторое время, прищурившись, смотрел на монотонные движения стрелы, затем пошарил в кармане куртки и извлек из него трубку. Трубку курили и отец Йохана, и его дед, и даже прадед, которого Йохан помнил смутно, возможно, оттого, что был еще совсем маленький, а возможно, потому, что старик был всегда овеян клубами табачного дыма, а пахло от него сильнее, чем от табакерки.
Сам Йохан курил лет с четырнадцати. Правда, в отличие от отца, попыхивающего изящной трубкой из мореного дуба, подростку приходилось обходиться дешевыми сигаретами без фильтра. Родители никогда не баловали его деньгами на карманные расходы, хотя отец, капитан супертанкера, весьма неплохо зарабатывал. Окончив школу, Йохан не раздумывая подал документы в Нидерландский морской университет. В семье, где все мужчины на протяжении последних трех столетий служили на флоте, от молодого Райкаарда другого не ожидали. В университете Йохан почти не курил. Отличаясь от природы крепким телосложением, он попал в студенческую гребную команду и максимум, что позволял себе, – это кружечку свежего темного пива и одну-две сигареты с анашой, которые он выкуривал, как правило, на двоих вместе с соседом по комнате в общежитии.
