Я проснулся от невыносимого жара в руках и протяжно застонал. На внутренних сторонах предплечий, ближе к запястьям, где обычно светились зелёные огни модулей, вдруг начали пульсировать красные цвета. Кожа вздулась мелкими пузырями, как будто руки были наполнены раскалёнными углями. Я закричал от страха и нарастающей боли, глядя на танцующие волдыри.
На улице заголосила сирена, а из динамиков снова послышался голос диктора, предупреждающий о приближении циклона. В комнату вбежала растрёпанная ото сна матушка. Она кинулась ко мне, не издав ни звука, и с ужасом уставилась на проявившиеся ожоги. Переведя взгляд на свои неоновые надписи, тускло зеленеющие под кожей, она с волнением заглянула мне в лицо. Её серые глаза расплылись и исчезли в глубине мрака.
Я очнулся сидящим на полу в нашей тесной ванной. Моё тело матушка бережно прислонила к стене с потрескавшейся плиткой старого образца, а руки опустила в тазы с ледяной водой. Пальцы немели, однако благодаря холоду боль отступала. Матушка, продолжая молчать, порывисто умывалась, но в помутневшем от времени зеркале, без встроенной системы освещения и утреннего мониторинга здоровья, я заметил её покрасневшие от слёз глаза.
Диктор настойчиво требовал, чтобы все оставались в своих укрытиях, но на этот раз меня не волновали количество унесённых жизней и ущерб, который причинили порывы ветра. Я был признан зрелым, несмотря на юный возраст. Моя беспечная жизнь в наблюдениях за тем, как мучились другие в попытке расшифровать свои задачи, окончилась. Теперь и у меня включился обратный отсчёт. Вот только всё произошло совершенно не так, как должно было. И всё же случившееся абсолютно точно определяло путь моего предназначения. Осталось понять задачи Справедливости.
Глядя на обожжённую кожу, вид которой вызывал отвращение из-за волдырей, подсвеченных красным миганием, я вспомнил далёкий разговор с бабушкой. Теперь её слова стали ясны, как никогда раньше: «Послушай, милый, для того, чтобы оставить в жизни след, надо сделать шаг. Только опытным путём ты поймёшь, на какой почве он отпечатается лучше – на пляжном песке или вязкой глине, – грозила пальцем она. – Если хочешь, чтобы о твоих следах вспоминали, то должен бежать».
Да, теперь в моей голове всё разложилось по полочкам. Несомненно, именно бегуны по глине создали этот свод правил, который и управлял заторможенным большинством вроде меня, моей семьи и знакомых. Подобно гениальным учёным «Заслона», которым удалось создать защитный купол над городом, в то время когда другие мегаполисы стирались с лица земли беспощадной стихией.
Внутри этой мощной компании концентрировался интеллект, помогающий не только разрабатывать новейших роботов, но и создавать условия для комфортной жизни. И нестранно, что многие связывали руководство «Заслона» с вышестоящими силами, преклоняясь перед их гениальностью и достижениями. Вероятно, поэтому все кого я знал были устремлены в сторону идеалов, но медлили, боясь столкнуться с сильнейшими.
Относилось ли правление компании к бегунам, я не знаю, но их влияние распространялось с той же силой. Ведь, кто-то подобный «Заслону», назначил над нами Справедливость, которая через дворцовых служителей вживляла модули в запястья младенцев при крещении. Это с помощью неё бегуны всегда контролировали наши темпераменты, высвечивая команды и определяя сроки их выполнения. А мы, обычные люди, привыкли подчиняться и боялись умереть раньше, чем погаснут надписи. Потому что никто не хотел быть уничтоженным из-за своеволия.
Я переводил взгляд с ожогов на перепуганную матушку и только сильнее убеждался в том, что эти задачи были лишь прослойкой контроля, как и тот свод правил, который звучал ежедневно на протяжении всей моей жизни. Матушка вот уже больше семи лет ходила с неоновыми словами «Молчи» и «Терпи» под кожей. А отчим лишь три года пытался выполнить указания «Воспитывай» и «Люби». И все мы прекрасно знали, что если надписи ещё горят, значит, дорога выбрана неверно. Но, несмотря на страх быть поверженным Справедливостью и в любой момент попасть в испепеляющий Хаос, многим людям тяжело давались перемены уже начатого и протоптанного пути. Моя семья была этому самым первым примером. Таким был мой мир.
Днём ранее
Отчим нетрезвой походкой вошёл в кухню и крепко шлёпнул матушку по заду, когда она потянулась к верхней полке за посудой.
– Справедливость – направляющая рука твоя, верь в неё, как в самого себя, – донеслось с улицы из городских динамиков.
Кружка выскользнула из маминых рук и разбилась об пол на мелкие осколки. Кулаки отчима сжались.
– Не убивай ни при каких условиях. Не кради ни при каких условиях, – напоминал диктор.
Матушка съёжилась от страха, быстро опустилась на колени и начала собирать битое стекло в фартук. Ноздри отчима раздулись от гнева, и я видел, как он сдерживается, наблюдая за её неуверенными движениями.
– Не прелюбодействуй, дабы внебрачная любовная связь не привела к смертельному исходу, – слышался зазубренный всеми закон.
Я опасливо косился на отчима. Он не вытерпел и толкнул коленкой матушку прямо в лицо. От неожиданности она потеряла равновесие, уселась на пол и оперлась ладонью на блестящие стёкла.
– Не лги на ближнего твоего, но заявляй, если видишь ложные и опасные действия его, – вещали динамики.
– Я донесу на тебя! Это противозаконно, слышишь, что они говорят? – завопил я, выскакивая из-за стола.
– Уважай кормильцев и родителей твоих, ибо воспитывают они по закону Справедливости, – проговорил вместе с диктором отчим следующее правило. – Сядь на место!
Он победно ухмыльнулся, скривив рот, и показал руку, на которой под кожей тускло светилось «Воспитывай». Матушка молча поднялась, очищая ладонь от впившихся занозами осколков, выкинула мусор и налила кофе в другую чашку.
– Не желай ничего, что есть у ближнего твоего, дабы зависть не привела к обману и смертельному исходу, – завершилась речь на улице.
Завтрак прошёл в молчании. Я был настолько взбешён, что не мог есть и лишь тяжело сопел, поглядывая на вечно бегущую надпись на Дворце Справедливости, которая виднелась из окна и продолжала напоминать гражданам о законах. Матушка неотрывно глядела в свою тарелку и была похожа на дворовую кошку: худая, лохматая, с тёмными кругами под глазами. Отчим же буравил её блудливым взглядом и напоминал хищника, желающего поиграть с жертвой после еды. Я наблюдал это и не хотел идти на учёбу, понимая, что может произойти в моё отсутствие. Это подозрение выводило меня из себя, ведь тот путь к предназначению, который выбрали родители, был до очевидности неверным.
Глядя на похотливость вечно пьяного отчима, которую он использовал как задачу «Люби», я часто и весьма осмысленно желал ему смерти. Единственное, что меня останавливало от преднамеренного нападения, – это страх того, что из-за меня может пострадать она. А матушка была для меня единственным дорогим человеком.
