1. Глава 1
Зеленогорск, 2005
Артур
Вкалываю в плечо обезбол. Таблетки не помогают, а мне кровь из носа нужно сегодня ясное сознание. Одиннадцать лет смотрел на жизнь и смерть через оптический прицел. Думал, на «гражданке» он мне не понадобится. Голову точно железный обруч сжимает, вытираю рукавом пот со лба. Говорят, к физической боли нельзя привыкнуть. Но я привык. А вот к боли душевной — нет.
Как только закончился мой контракт, вернулся к отцу — в его загородный дом под Петербургом. Две недели не могу привыкнуть к новой холостяцкой берлоге. После городской двушки на окраине чужой страны такой простор! Спускаюсь в подвал и достаю из сейфа винтовку отца. Вскидываю её на плечо и целюсь в невидимого врага. Цевьё приятно холодит ладонь, а дерево приклада — щёку. Вспоминаю события одиннадцатилетней давности, и боль сменяется злостью. Острой и неуправляемой. Тогда один из бандитов ускользнул от возмездия. Но не из-за убийства я долгие годы не мог и не хотел возвращаться домой. Приезжал пять лет назад, но не смог долго — уехал. Я и сейчас поступил бы также с этими бандитами. Дело не в них. Ни война, ни контузия не смогли вытравить из памяти девушку с лицом ангела. Но судьба решила, что недостаточно потрепала меня. Три часа назад моя жизнь обрела совсем иной смысл.
***
Тремя часами ранее
Кем пойти работать старому вояке, как не тренером? Тем более если берут и рядом с домом. Выхожу на улицу загодя. Сентябрьское солнце щекочет за шиворотом. Надеваю тёмные очки и спускаюсь по тропинке к Финскому заливу. Брожу по берегу и продумываю под умиротворяющий шёпот воды вступительную речь.
Переступаю порог детской школы бокса. Не хочу учить взрослых. Для начала мне нужно обрести мир в душе. У отца в Зеленогорске центр по реабилитации таких душевно раненных, как я. Но мне не помогут психологи. Я должен сам в себе разобраться. Однажды меня предали люди… Вернее женщина. И я выбрал для жизни совсем иное измерение. На войне всё иначе. К ночи живой — слава Богу. А дети — цветы жизни. Они лучше взрослых.
— Здорово, Артур! — жмёт мне руку Вадим Николаевич, директор спортшколы и друг моего отца. — Иди переодевайся на первый этаж. Вот ключ от тренерской. Возьмёшь на себя младшую группу. Кирюха тебя представит, а дальше разберёшься, что к чему.
Обвожу взглядом кабинет. Грамоты, кубки и никакого намёка на военное прошлое хозяина. Ещё шесть лет назад Вадим Николаевич носил погоны капитана второго ранга и выполнял боевые задания.
Через пять минут вхожу в зал, и на меня тут же устремляется десять пар смышлёных глаз. Кирюха ободряюще подмигивает мне, и я встаю рядом с ним, сцепив руки за спиной.
— Знакомьтесь, ребята! Ваш новый тренер — Артур Викторович. Мастер спорта по боксу, участник боевых действий и просто хороший человек. Вы, друзья мои, будущее нашего клуба, страны. Уверен, с Артуром Викторовичем все золотые медали будут ваши!
Вглядываюсь в серьёзные лица ребят. На вид им не больше двенадцати, в хвосте стоит самый мелкий. Всклоченный чёрный чуб и задиристый взгляд.
Кирюха уходит, а у меня из головы все слова вылетели.
— Здорово, орлы!
Мальчишки отвечают вразнобой.
— Давайте, знакомиться, — улыбаюсь смущённо. — Расскажите мне немного о себе. Имя, возраст, увлечения, что самое важное для вас в жизни.
Иду по ряду, протягивая каждому руку. Внимательно выслушиваю сбивчивый доклад каждого. Дохожу до чубатого.
— Меня Глеб зовут, десять лет. А вы где воевали? Я вырасту, тоже на войну пойду.
У парня на груди под майкой болтается на цепочке смертник.
— Молодец! Родине нужны герои, — треплю его по чёрным, жёстким волосам и киваю на смертник. — А это откуда у тебя?
— Он всегда со мной. Мне его мамка дала, — Глеб сжимает жетон в кулак. — Сказала, папин. Другой у Борьки, брата моего.
— Можно глянуть? — протягиваю ладонь. Где-то я видел этого мальчишку. Соседский, наверное. Никого ещё не запомнил в нашем маленьком городишке.
— Я его никому в руки не даю. Только посмотреть!
Глеб показывает мне полустёртую от времени гравировку. Мне не нужна лупа, чтобы понять, что там написано. Отчего вдруг такая тяжесть в груди. У меня перехватывает дыхание. Это мой жетон. Однажды я оставил его вместо обручального кольца женщине, которую полюбил с первого взгляда. Ладони потеют становятся влажными, тело сковывает острая боль. Сажусь на корточки, зарываясь пальцами в волосы. В ушах звучат разрывы снарядов — последствие контузии.
— Сколько лет твоему брату? — тихо спрашиваю Глеба.
— Десять, как и мне.
Встаю и понимаю, что вряд ли проведу тренировку так, как задумал. Но теперь мне сто процентов нужна эта работа. Через час дети уходят в полном восторге. Высматриваю мать Глеба в толпе родителей, встречающих малышню. Но он вприпрыжку, закинув на плечо сумку, бежит домой один. Иду за ним тенью, пока он не скрывается за высоким забором частного дома. Мы, оказывается, ещё и в одном городке живём. У меня в голове множатся вопросы к моему отцу и к даме, вырастившей моих сыновей. Копию чубатого мальчишки я могу сейчас же найти в своём детском старом фотоальбоме. Мне до дрожи хочется увидеть и второго сына.
Мимо проезжает старенькая бэха. Из динамиков несётся песня про напитки покрепче. Мой случай сегодня.
***
Во дворе за нашим домом высокий дуб. С него видно весь посёлок. Нужная мне дачка на соседней улице. Прослушку я пока кинул только у его забора. Сижу на дереве, наблюдая за двумя пацанятами в оптический прицел. Для любопытных соседских глаз захватил с собой скворечник.
— Борис, Глеб! Хватит драться, идите полдничать, — женщина в лёгком, длинном платье переминается с ноги на ногу на крыльце зелёного дома с витражными окнами.
Мне больно вспоминать даже её имя. Но я снова и снова навожу резкость и разглядываю ту, которая причинила мне столько боли в прошлом. Непослушные золотистые завитушки, глаза с поволокой и вздёрнутый нос. По-прежнему худенькая, как все балерины, даже ключицы выпирают. Женщина стягивает с перил пуховый платок и кутается в него. Я должен ненавидеть её, а не могу. Думал, что давно отболело.
Прячусь в осенней листве векового дуба и наблюдаю за этой женщиной и нашими сыновьями.
Она оглядывается по сторонам, будто чувствует слежку. А я рассматриваю её, как красотку в мужском журнале. Нагло и оценивающе.
— Идём, мам! — мальчишки бросаются наперегонки к дому, и я, привалясь к стволу, застываю в ожидании. Жду, когда они снова выйдут. Её зовут Геля. Я звал Мышкой.
Поглядываю на опустевшее крыльцо. Девочка моя сладкая. Как же я тогда старался уберечь тебя от повторных ошибок. Мечтал вернуться поскорее и никогда больше не отпускать от себя.
***
Зеленогорск,1995 (десять лет назад)
