- Все дуешься?
Тимка, шагавший следом за своим флинтом в отдалении от щебечущих хранительниц подружек сестры, не обернулся, полностью проигнорировав вопрос. Будь на его месте кто-то другой, Костя бы не только не стал продолжать попытки к примирению, но даже не начинал бы их. Но обиженный рыжий художник со своими нелепыми плащами и тощей косичкой даже со спины изо дня в день выглядел все более смешно и жалостно-одиноко в компании «злобных гарпий», поэтому Костя, фыркнув, сказал:
- Да ладно тебе!
- Я с тобой не разговариваю! – гордо отрезал Тимка, продолжая смотреть перед собой. – Чего тебе надо? Вряд ли ты соскучился по моему обществу!
- А может, я хочу тебя поблагодарить? Ты ведь помог мне в автобусе тогда, хоть это и было глупо.
- Почти месяц спустя?! – Тимка хохотнул. – Оперативно! Ты меня уже поблагодарил! Это был отличный благодарственный вопль! Я прям сразу так проникся!.. Впрочем, знаешь, ты был прав! Каждый сам за себя – единственный верный девиз этого мира. Зря я влез. Больше я этого не сделаю.
- И правильно, - Костя, стремительно нагнувшись, впечатал скалкой в асфальт метнувшуюся было из кустов к ногам его флинта юркую падалку, тут же с прощальным писком обратившуюся в дым. – Я и не собирался тебя ни о чем таком просить. Просто хотел кое-что тебе дать.
- У тебя нет ничего, что мне захотелось бы взять! – надменно ответил художник, остановился, стреноженный собственным плащом, сердито освободил запутавшиеся в материи ноги и двинулся дальше, стараясь сохранять изящность походки.
- Ну разумеется, - согласился Костя и, оглядевшись и убедившись, что поблизости нет ничьих любопытствующих глаз, извлек из-под полы пиджака несколько чистых листов бумаги и хрустнул ими. Тимка тотчас остановился, как вкопанный, потом стремительно развернулся, и у него непроизвольно раскрылся рот. Костя со змеино-искусительской ухмылкой присовокупил к бумаге два траченных недогоранием карандаша, и рот художника распахнулся еще шире.
- Захлопни рот, а то еще сглотнешь какого-нибудь гнусника, - посоветовал Костя, пихнув в податливые руки Тимки свое подношение. – Прячь живее – все-таки, по местным законам, контрабанда.
- Э-э… - художник повращал глазами, потом посмотрел на Денисова почти испуганно. – Что ты хочешь?
- Ничего, - Костя усмехнулся, проходя мимо него. – Ты ж творческая личность, а когда у таких, как ты, нет возможности творить, у вас едет крыша или вы плачете в кладовках. Ты реально мне помог, так что можешь пойти и нарисовать какую-нибудь вазу. Или кшуху в романтической позе. Ну, пока.
Он догнал своего флинта и пошел рядом с ним, оглядывая Аню с придирчивостью аристократического дядюшки, выведшего в свет племянницу из провинции. Она сменила свой жуткий пуховик на короткое темно-серое пальто с поясом – тоже не бог весть что, но смотревшееся намного лучше – и шла не сутулясь, спокойно и ровно глядя перед собой, хотя и в походке, и в подрагивании ресниц все еще чувствовалась неуверенность, и на попадавшихся навстречу прохожих Аня старалась не смотреть, как бы между прочим уводя взгляд на окрестные деревья. Собранные в хвост волосы весело колыхались от плеча к плечу, и восходящее солнце, казалось, тратило все свои еще хиленькие лучи исключительно на то, чтобы взблеснуть в незатейливых сережках-цветочках, кувыркнуться в зеркально-гладкой пряжке пояса и насыпать вдосталь золота в еще сонные светлые глаза, подкрашенные как надо. И сейчас, глядя на профиль своего флинта, на его мягко круглящуюся щеку, Костя мог бы почти умилиться – и Аней, и самим собой. Его флинт начинал походить на обычного нормального флинта. Одежду конечно надо другую, и прическу, и над стройностью продолжать работать, и над уверенностью, но в целом… Денисов был доволен. Он проделал огромную работу. Хотя в последнее время он уже несколько раз недовольно спрашивал себя, так ли уж огромна была эта работа? Может, дело не только в этом? Может, он теперь просто иначе смотрит на своего флинта? Потому что он – его {собственный} флинт. Потому что, несмотря на все раздражение, которое Аня продолжала у него вызывать, он не только привык к ней, но и начал испытывать нечто вроде снисходительного дружелюбия – и вправду, как к зашуганной племяннице. Другое дело, что Костя никому бы в жизни в этом не признался, как и в том, что ему не хватает идиотских разговоров с удивленно тащившейся позади бестолковой творческой личностью.
Спустя пару минут раздался неуверенный голос художника:
- Я… ну… я даже не знаю, что и сказать.
- А вот это хорошо, - обыденно отозвался Костя, мысленно удовлетворенно ухмыляясь, - потому что мне не нравится, когда ты разговариваешь.
Он лениво, как бы между прочим огляделся – обстановка вокруг была такой же, как и всегда, и все так же, переливаясь, стремительно мелькали вокруг дрожащие воздушные ленты, уносясь на юг – сегодня было очень ветрено. Многие порывы содержали на себе хранителей, большинство из которых летело стоя, отчего пространство над улицей напоминало то ли скейтбордистскую площадку, то ли австралийскую прибрежную зону. Костя уже понял что хранители используют порывы ветра не столько, как транспорт, сколько как аттракционы, дающие возможность и получить удовольствие, и вволю повыпендриваться, и при других обстоятельствах сам бы был не прочь к ним присоединиться – ветер сегодня был хорошим, постоянным. Но сейчас это мельтешение его раздражало, мешая сосредоточиться на нужных деталях пейзажа. Очень трудно совместить раздражение, наблюдательность и способность делать вид, что ничего не происходит.
- Ну… а как дела? – осторожно спросил Тимка, бережно прижимая ладонь к поле плаща, под которую он спрятал подаренное сокровище. – Твой флинт выглядит хорошо.
- Твой тоже, - кивнул Костя, покосившись на долговязую девицу, щебечущую со своими подружками чуть впереди, - только от него очень много шума.
- Я тут слышал… тебя недавно времянщики домой провожали… - Тимка осекся, потом замахал свободной рукой. – Если не хочешь – не говори…
- А, ерунда! Повздорил со своим куратором, и он решил меня припугнуть. Отправил со мной этих придурков и устроил у меня обыск.
- Разве это законно?! – возмутился художник.
- Ты очень смешной человек, - заметил Денисов. – Не делай такое лицо, сейчас ведь их нет. Конечно если ты опасаешься…
Тимка в ответ сердито мотнул головой и, нагнав Костю, демонстративно зашагал рядом, то и дело путаясь в своем плаще. Костя усмехнулся – был ли бы художник столь отважен, если б точно знал, что времянщики никуда не делись и следуют за Денисовым с утра до вечера. Ему ни разу не удалось засечь свое сопровождение, и Георгий нехотя признался, что у него это пока тоже не получилось. Но Костя был уверен – они здесь. Впрочем, ощущения безопасности это не приносило. Он был не хранимым, он был наживкой и было очень сложно сдерживаться и не вертеть головой по сторонам чересчур уж усердно. Тоскливые карие глаза мерещились ему повсюду, и спал он теперь плохо не только из-за Аниных кошмариков, но и из-за становящегося почти параноидальным ощущения, что рядом кто-то терпеливо ждет подходящего момента для удара.
