Я очень хорошо помню тот теплый июньский день, когда наконец-то распустилась моя роза «императрица Фарах». Я так долго этого ждала, что, когда наконец раскрылся сливочного цвета бутон, я не поверила своим глазам. Она была так хороша и необыкновенна, словно ее, чистую и белую, кто-то взял и окунул концами лепестков в свежую кровь.
Конечно, мне надо было раньше заказать эту розу и начать ее размножать, но у меня в саду и других роз было много, и все – одна чудеснее другой.
Вместе с этой радостью у меня была и еще одна – отсутствие утреннего звонка Миши Гольдмана, моего злейшего врага, влюбленного в меня, что называется, насмерть.
Удивительный человек, ведь все ему объяснила, еще семь лет тому назад, на что он надеется?
Звонит каждое утро и каждый вечер, типа, «доброе утро», «добрый вечер», «как дела» и все такое.
Да какая ему разница, как у меня дела, ведь у него семья, жена-адвокат и две дочки – розовощекие симпатичные блондиночки. Чего не живется человеку спокойно?
Да если бы не его упертость, которую он называет любовью, я до сих пор работала бы медицинской сестрой в клинике и не ушла бы оттуда, на эмоциях хлопнув дверью.
Хотя, кто знает, может, так оно и лучше было – уйти с работы, сдать свою московскую квартиру и поселиться за городом, заняться выращиванием роз, да просто утонуть в целительной лени.
Ровно семь лет тому назад я стала вдовой.
Моего мужа, Александра Валентинова (я с самого начала звала его Алексом), сбила машина. Да так, видать, сильно сбила, что на дороге нашли только окровавленную кроссовку и ключи от дома.
Я где-то слышала, что после сильного удара во время наезда автомобиля на человека, тело вообще словно выбивается из обуви и улетает на несколько метров.
В нашем случае, полагаю, было так же, за исключением того, что сбивший (гад и трус, которого я презираю и никогда в жизни не прощу за смерть мужа), вместо того, чтобы отвезти раненого Алекса в больницу или вызвать полицию, наверняка его где-то закопал.
Может, конечно, сначала пытался лечить, такое тоже случается. Как в кино.
Может быть, лежал мой муж, прикованный к кровати, в каком-нибудь заброшенном доме, куда к нему поначалу приезжал доктор, чтобы делать перевязки. Ну а потом, когда уже стало ясно, что он не жилец, его просто закопали где-нибудь в саду.
Следствие велось вяло; в течение недели, прошерстив траву вдоль шоссе, нашли еще и вторую кроссовку, и тоже всю в крови.
Однако автомобиля, который превратил тело моего мужа в кусок мяса, так и не нашли.
Я, конечно, горевала, не могла спать, совсем себя извела, смотря сутками напролет наши семейные видео, пока моя подруга Ларка не отвезла меня на дачу.
Она даже отгул взяла ради меня, ухаживала за мной, как за тяжелобольной, варила мне бульоны, кормила меня дорогой цветочной пыльцой, которая, по ее убеждению, должна была помочь мне восстановить силы.
– Зоя, тебе лучше пожить здесь, на природе, хотя бы пару месяцев, – предложила она, и я согласилась.
Я тогда много спала, гуляла по дачному поселку, подружилась с соседями, охотно делала кому-то уколы, кому-то банки от простуды ставила, составляла травяные смеси от кашля. Словом, пыталась окунуться в другую жизнь, занять себя чем-нибудь полезным.
И главное, на даче мне практически ничего не напоминало об Алексе.
Он редко бывал здесь, предпочитая все свое свободное время проводить у своего друга и коллеги Алика Банка.
Я знала, что у него на квартире время от времени собирается чисто мужская компания, где играют в карты, пьют коньяк и бренчат на гитаре.
Я никогда ничего против этого не имела.
Тем более что, перед тем как выйти замуж за Алекса, мы обо всем договаривались, как говорится, «на берегу» – нам было не по двадцать лет, мне тридцать, Алексу – сорок два, и у каждого за плечами была своя жизнь, свои друзья и привычки (не говоря уже об ошибках, на которых надо бы учиться, чтобы их не повторять).
Мы договорились не мешать друг другу.
Так я время от времени встречалась со своими подружками, и мы проводили время в кафе или ресторанах, на природе или даче одной из нас, а Алекс играл в преферанс в компании Алика, такого же ученого-физика, как и он сам. И жили мы при этом просто прекрасно.
Наш брак продлился недолго, всего полтора года, но если бы меня спросили, что такое счастье, я ответила бы – жизнь с Алексом.
Умный, ироничный, все понимающий и все позволяющий, он всегда был доволен мною, даже когда можно было бы устроить скандал.
С ним было весело, я могла позволить себе быть самой собой и не притворяться, не изменять уж сильно своим привычкам. Мне доставляло удовольствие делать и его счастливым.
Не знаю, почему некоторые женщины считают домашние дела какой-то каторгой или рабством, все это полная чушь.
Я с удовольствием готовила Алексу, в нашей квартире всегда было чисто (для этого мы оборудовали ее умной техникой, которая мне во всем помогала), и мы жили душа в душу.
Так как смеялся Алекс, не смеялся никто – заразительно, мило. Он жил как-то легко, радовался разным мелочам, как ребенок, был нежен и заботлив, да что там – он был просто замечательным человеком и любящим мужем! А сколько всего он знал! До сих пор не пойму, что он-то, такая умница, ходячая энциклопедия, нашел во мне, простой медицинской сестре, пусть и из хирургии.
Хотя, быть может, его сразила наповал моя забота, которую я оказывала ему в послеоперационный период в больнице, где ему вырезали желчный пузырь.
Конечно, мне по штату положено было заниматься своими делами в операционной и уж никак не ухаживать за больными и уж тем более не учить их ходить после операции.
Но видимо, я все-таки, влюбилась в него, иначе как объяснить, что когда увидела его первый раз, когда его только привезли с приступом (операцию, слава богу, делали не мы с Леней Брюхановым, нашим хирургом), то сразу почему-то подумала, что вот этот мужчина наверняка никогда не кричит на свою жену, не устраивает ей скандалы (как это было в моем первом браке с одноклассником и психом-неудачником Димой, который только и знал, что устраивал мне выволочки из-за денег, которые, по его мнению, я тратила налево и направо)…
