Солнце светит ярким светом, нахально пробиваясь сквозь плотно задернутые шторы. Зимой в Гехте день наступает поздно, значит, сейчас никак не раньше полудня. Ну и что, имеет человек право в свой свободный день поспать подольше? Несомненно, имеет. Но неужели эта истина наконец дошла до моих драгоценных родичей, что меня никто не будит?
Когда выходил из комнаты, что-то метнулось по скрипучим половицам из темного угла прямо под ноги. Кожаный мячик Вестри. Поднял и, задумчиво подбрасывая на ладони, спустился вниз.
Эй, люди!
В гостиной горит камин. Подушки на диване чуть примяты. В кресле лежит клубок шерсти с воткнутыми в него спицами и начатым вязаньем.
На подоконнике, рядом с комнатной розой в горшке, маленькая лужица пролитой воды.
И никого.
Заглянул на кухню. На столе котелок с дымящимся барком, вокруг составлены кружки. Пирог под полотенцем, еще теплый.
В прихожей на вешалке плащ Хельги и куртка Оле Свана. Сухие, явно висят тут со вчерашнего вечера.
В сумеречном доме тишина и безлюдье. Куда все провалились? Не могли же четыре человека и собака просто взять и исчезнуть бесследно?
Скрип за спиной. Тихо открывается дверь.
– Ларс, помоги-ка.
Оле, удерживая двумя руками таз, до краев наполненный снегом, пытается протиснуться в прихожую.
– Уф… Здоров же ты спать. Даже почтенная Гудрун оставила надежду накормить тебя завтраком, напоить молоком и ушла на рынок.
– Остальные где?
– Хельга решила пожалеть тебя после вчерашнего и сама пошла гулять с Вестри. Герда на заливе. Одна там. Минут сорок как уже. Так что, завтракать будешь? А молоко?
– Издеваешься?
– Тогда мы друг друга не видели.
Герда никогда не берет меня на прогулки по льду залива, а я и не настаиваю. И не обижаюсь. Знаю, если б моя радость могла, она бы поделилась со мной всеми секретами, но слишком глубинны отношения ведьмы и ее стихии, слишком личностны, их не объяснить, о них не рассказать словами другому человеку. Не зная в точности, что и как связывает Герду с водой, я понимаю и уважаю ее чувство, потому что так и для меня строчки древних хроник не просто выцветшие чернила на старом пергаменте, они делают давно минувшие события реальными, а ушедших людей – живыми. Но объяснить это толком я никак не могу.
Опершись о седло Скима, я смотрю, как Герда ступает по бескрайнему льду залива. Разводит руками, приседает, кружится. Она и так невысокого роста, а издали кажется маленькой красивой куколкой – из тех, что украшают часы и музыкальные шкатулки. Подставить бы ладони, принять ее, как величайшую драгоценность мира.
Движения Герды стали более ловкими и слаженными. Она танцевала на сверкающем снегу, и маленькие следы ее сплетались в загадочную рунную вязь.
И почудилось на секунды: под ногами у Герды не белая снежная гладь, а мелкие свинцовые волны и солнечные блики, и раздается тихий шелест и плеск, и прилетает запах океана, совсем такой, как на Птичьем острове: свежий, слегка дурманящий.
– Ларс!
Герда, смеясь, бежала ко мне. Маленькая танцующая куколка, приближаясь, превращалась в живую девушку. Так еще лучше. Я подставил руки.
Мы закружились по берегу. Все было прекрасно: бескрайние просторы залива, сверкающий серебром снег, голубое небо, солнце, счастливая девушка в моих объятиях. Герда, Герда, как же я люблю тебя.
Наконец мы остановились.
– Ларс! Мне кажется, еще немного, и залив ответит. Нужно только правильно позвать. Ведь в прошлый раз…
В прошлый раз, когда моей любимой ведьме удалось заклясть стихию, в потолок комнаты ударил такой столб воды, будто Герда колдовала не над кружкой, а над целым ведром. Хорошо хоть холодной. Но вымокли мы тогда здорово и нагоняй от домоправительницы Гудрун получили знатный. После того случая, во избежание порчи дома и имущества, было решено кудесничать исключительно в уединенном месте, на берегу замерзшего залива.
Герда – водяная ведьма. Самая настоящая, со всеми полагающимися способностями, только не ученая. Родителей своих она не знает, до шестнадцати лет прожила в приюте Благого Берне, оттуда ее забрала огненная колдунья Флоранса. Пламя и вода противоречат друг другу, потому городская ведьма и не смогла ничему научить Герду. Да и времени им было отпущено немного, Флоранса погибла. Больше ведьм в Гехте и ближайшей округе не оказалось, и Герде теперь приходится учиться самой. Что-то по крохам, по странице, по предложению нахожу для нее в книгах и хрониках я. Что-то она вдруг понимает – «знает» – сама. Когда мы плавали на Птичий остров зажигать маяк, Герда разговаривала с океаном, а вода слышала ее и исполняла просьбы. Но подле Гехта нет живой открытой воды, только промерзший до дна залив да закрытые колодцы, а влага, налитая в кружки и котелки, откликаться не хочет.
– Почему я слышала воду на Птичьем острове, а здесь – нет?
– Там была чистая вода, а залив заледенел до дна…
– Может быть. Как бы узнать это наверняка? – Глаза Герды сверкают полуночными сполохами. – Ой, Ларс, это все так непросто, так интересно! А я ничего не знаю, не умею. Ты мне поможешь?
– Да, да.
– Спрашивать надо по-особому, ведь вода отвечает очень коротко, а узнать надо как можно больше.
– Когда знаешь хотя бы немного, можно подумать и об остальном догадаться.
– Это как?
– Например, увидев…
Первое, что пришло в голову, – пятна крови на снегу. По ним можно понять, что на этом самом месте кому-то расквасили нос. Или кого-то проткнули шпагой. Но не стоит говорить такое Герде, тем более сегодня.
– Увидев мокрый ковер, поймешь, что кто-то ликвидировал следы.
– Следы чернил, которые кое-кто пролил, потому что держал бутыль и чернильницу на весу, а Вестри толкнул тебя под руку и сам испачкался, и ты потащил его мыть, а потом гонялся по всему дому за намыленной собакой.
– Правильно. Честно говоря, изумлен.
– Это Хельга тебя вычислила.
– Вот что бывает, когда сестра главный прознатчик в Палате Истины. Ничего утаить нельзя.
– А ты задумал иметь от нас секреты?
– Н-ну, кхарнов хвост в косички заплетать1. Все равно все узнаете.
