Эта история могла случиться только в России – в стране невиданных глобальных экспериментов. В поисках идеальной для себя модели, наша страна многое перепробовала на собственной шкуре. Из века в век юродивый русский народ то и дело заражался различными социально-экономическими, политическими и нравственными болезнями, доходил в горячке до последних столпов, чтобы сколь надо отваляться в беспамятстве, выработать иммунитет и стать площадкой для очередного эксперимента.
Мы тысячу лет накапливали подопытность. В начале прошлого столетия даже превзошли самих себя, дерзнули послать самого Бога к чёрту, проскочив в октябре 1917-го на красный. В итоге на десятки лет стали сиротами при живом Отце. Мазохистские пытки, – учинённые Россией над собой в 20-ом веке и должные стать контрольными, – ужасали её врагов, и никто не решался сунуться в государство, которое эпохами искало и не находило себя. Лишь германский волк посмел лязгнуть зубами в русской берлоге, и был задран.
Спешу с книгой. Хочется первым вбросить в мир сагу о козырных вальтах, ведь совсем скоро об этой истории загомонят на всех площадях – сложно скрыть эксперимент, участниками которого стали 10.000 человек. Информация вот-вот начнёт просачиваться, если уже не начала. Парящие в небе грифы совершенной секретности скоро попадут (если уже не попали) в прицел охотников до сенсаций и будут сняты из двустволок. Грубо сняты, а не хотелось бы. Дело в том, что легенда не просто героическая, а наи. В ней так много донкихотства, чуждого нашему веку-промокашке, что порой я не знал, как реагировать на дневниковые записи, случайно попавшие мне в руки.
К тридцати годам я стал закоренелым циником и не был готов к бисеру, которые стали метать передо мной персонажи саги с первых страниц дневника. И первым долгом я, конечно, начал глумиться над святынями, слишком уж много в них было наива и стерильности. Но в какой-то момент я затих и обернулся. На хвосте сидела моя юность. Она стремительно приближалась. Я дал дёру.
– Алёша! – кричит юность. – Постой!
– Сама ты, – отвечаю, – Алёша! Назад дуй! Увидишь мелкого на горшке – это и есть искомое!
– А помнишь, Лёшка, как ты мир хотел спасти? – продолжает кричать и преследование.
– Чё – в натуре? – ёрничаю. – Высший класс!
– 11 «В»! – не теряется.
– Отвянь! – бросаю через плечо. – Я свою вселенку основал! Обставил её с комфортом: подконтрольное правительство, продажные суды, большинство в Думе! Даже оппозицию для форса имею!
– Куришь, Алексей? – спрашивает.
– Не ниже «Парламента»! – хвастаю.
– Ничё так устроился! – хвалит. – Да ведь только догоню теперь!
– Зубы выстегну! – угрожаю.
– Тебе ж вставлять!
– Так и так в армейке вставлять! – отмахиваюсь.
– Неужто ничего святого в тебе не осталось? – интересуется.
– Только ты, – отвечаю. – И та в прошлом!
– Без меня книгу не потянешь! – вонзает юность крюк в мои кишки. – Там о таких, как я!
Останавливаюсь, разворачиваюсь, иду шантажистке навстречу.
– Дура ты, – говорю. – В хохму роман обращу, на одном стиле выеду – не впервой! А ну как молодёжь прочтёт необработанный дневник и начнёт жить по писанному в нашем далеко не травоядном мире. Смерти ребят хочешь?
– Так уж прям и смерти.
– А чё это жизнь, по-твоему?! – вскипаю.
– Твои условия? – поддаётся юность.
– Оставь мне сарказм, детка.
– Юмор – вот всё, на что ты можешь рассчитывать. Юмор с вкраплениями сатиры. Гомеопатическими.
– Ну ты и… Ладно, по рукам!
Толчком к событиям, о которых пойдёт речь в книге, послужил ледоход в начале 90-ых, когда нерушимый, по словам гимна, СССР пошёл-таки трещинами. Шматы и ошмётки советской империи, сшибаясь и крошась, поплыли по течению Леты.
На огромной льдине по имени Россия воцарилось лихо. Настала година сверхзвукового обогащения, набата шахтёрских касок, мужественных отморозков, ушлых магов, тарзаньей культуры, мозговых утечек, слабых силовиков, аляпистых пиджаков, наркобаронов, некрокрестьян, понтов, понятий, кастетов, сектантов, стрелок и другой всячины.
Усиливались сепаратистские настроения в национальных республиках. Заплатки на карте России возомнили себя самодостаточными княжествами и, подобно гоголевскому Хоме Бруту, стремились очертить себя мелками и выйти из состава федерации. Увидев это, на заходе солнца заоблизывались и уже мысленно разрезали и солили русский каравай, который был столь огромен, что запивать бы его пришлось океаном не меньше Атлантического.
Не все стали спокойно смотреть, как страна падает в пропасть. В недрах общества рождалось стихийное сопротивление. Среди Мининых и Пожарских 90-ых можно было встретить политиков, чиновников, военных, священников, учёных, врачей, техничек, бухгалтеров, преподавателей, пожарных, маркшейдеров – словом, кого угодно. В стане сопротивленцев засветились даже воры в законе, один из которых на августовской сходке 92-го года заявил, что – да, он вор, и, безусловно, намерен красть и дальше, но для этого надо, чтобы было «что» и «у кого» красть. Спич законника, поговаривают, произвёл впечатление, и расчувствовавшаяся братва даже согласилась обнищать на консолидированный бюджет нескольких европейский государств ради повышения уровня жизни россиян.
К несчастью, сопротивление не было единым. Все по-разному видели прошлое, настоящее и будущее страны. В такой ситуации сплотить здоровые силы мог, разве что, общий и зримый неприятель в виде каких-нибудь поляков в Москве или японцев на Курилах. Однако внешние враги не шли на открытое противостояние. Они вели тайную подрывную работу. В этом им помогали тысячи и тысячи россиян, из которых одни действовали по прямой указке из-за рубежа, другие (этих было в сотни раз больше) – вольной волею. В общем, силам сопротивления можно было только посочувствовать. Страшно сказать, но в сложившихся условиях многие патриоты стали мечтать о том, чтобы государство рухнуло в одночасье, так как, по их мнению, это послужило бы сигналом к немедленной консолидации общества и выступлению единым фронтом. Однако мгновенного апокалипсиса не случилось. Россия разлагалась медленно. Вещества, близкие к наркотическим, в неё вводили постепенно: от очередной реформы наступала эйфория, её сменяла ломка, далее – привыкание и новая доза реформ.
В мае 95-го года силам сопротивления, наконец, удалось договориться о встрече в одной из заброшенных весей центрального Черноземья. Делегаты, съехавшиеся в деревню из разных уголков страны, заняли избы и условились не разъезжаться, пока не будет выработан совместный программный документ. Публика подобралась разношёрстная по социальному положению и взглядам. Поначалу предполагалось определить судьбу России в ДК. Однако деревенский клуб не смог вместить всех делегатов. Пришлось перенести дебаты на большую поляну в берёзовой роще. Вече на лоне природы действовало целую неделю, но результата не выдало. Среднерусские пейзажи только расхолодили съезд. Разомлевшие от майского солнца участники не заседали, а возлегали на поляне. Настроение было совсем нерабочее.
