Уф, ну и жарища! Градусов за тридцать, наверняка.
Выскочив из трамвая, быстренько ныряю в бар, беру две кружки пива и несу к ближайшему столику. Вливаю в себя добрую половину кружки. О, кайф!
– Был человек – и нет человека…
Чёрт, такое пекло с ума свести может: вот уже сам с собой вслух разговариваю. Впрочем, нет, это не я, а тот краснорожий с поллитровкой, что за соседним столиком. Господи, ну как можно пить водку в такую жару! Обхватил голову и громко причитает:
– Был человек – и нет человека…
Мистика: ведь я только что именно об этом подумал. Теми же словами. Как говорил когда-то наш преподаватель уголовного права, «мы мыслим в одном направлении».
Достаю выписки из материалов дела и начинаю перебирать листы. Дело мне не нравится. Совсем. Мне не нравится белобрысый следователь, похожий на хорька. Не нравится стройный паренёк с длинными, как у девочки, тёмными ресницами, этот папенькин сынок – мой клиент. И его папаша-депутат, надутый индюк, косящий под английского джентльмена, тоже не нравится. Хотя на него, вроде, грех жаловаться: гонорар отвалил солидный. Втрое больше, чем мы обычно берём за ознакомление с делом. И дал понять, что скупиться не станет и дальше, только бы я взялся защищать его сынулю. Именно я – и никто другой. Ах, какое высокое доверие!
Заливаю сарказм ещё парой глотков. Я злюсь на себя, и неспроста. Потому что знаю, что соглашусь. Мне может сто раз не нравиться клиент, но что мне не нравятся деньги – этого я никогда не говорил. Возможно, и впрямь не в них счастье, но с ними как-то уютнее… В знак солидарности с самим собой, допиваю пиво и начинаю анализировать информацию. Итак, что мы имеем?
Елена Глинская, двадцати лет от роду. Красивое сочетание имени и фамилии. Глинские – старинный княжеский род. Еленой Глинской, вроде, звали мать Ивана Грозного. А может, жену, точно не помню. Но наша-то, во всяком случае, не царевна и не княжна, а студентка. Институт иностранных языков, четвёртый курс.
Она исчезла 30 апреля, перед самыми майскими праздниками, которые собиралась встретить с мамой и сестрёнкой в родном Клину. Накануне чувствовала себя плохо, с занятий раньше ушла, но к вечеру, когда её навестила подруга Ольга Осютина, вроде бы ей полегчало, даже уборкой занялась. И всё-таки подружка беспокоилась, стоит ли ехать, не оправившись от недомогания. Лена и слушать не хотела: уж очень по маме соскучилась…
Ехать готовилась из Старгорода на ночном московском поезде, а утром в Москве её уже должна была ждать свекровь, та как раз проходила очередную столичную стажировку. Вместе они собирались поехать к Лениным родителям в Клин. Елену никто не провожал: её муж Борис ещё с утра уехал за город, к отцу. И на Московский вокзал ей предстояло ехать одной…
Первого мая свекровь ждала Лену напрасно: они так и не встретились. Встревожившись, позвонила домой. Выяснила, что 30 апреля около девяти вечера Елену видели выходящей из институтского общежития, где у них на двоих с мужем была комната. И всё. Как испарилась. Вот уж действительно: был человек – и нет человека…
Матери Лены и Бориса на следующее утро отправились на Петровку, 38. Но знаменитый МУР, воспетый мастерами советского детектива, отнюдь не торопился вешать на себя дело, грозящее снизить процент раскрываемости. Стали ссылаться на то, что раз Елена прописана в Старгороде, значит, её поисками должны заниматься следственные органы по месту жительства и железнодорожная прокуратура.
А в Старгороде и так вовсю шли поиски. Проводникам поезда, на котором должна была ехать Елена Глинская, показали её фотографию (позже этот снимок демонстрировали и по телевидению). И проводница 12-го вагона опознала свою пассажирку! Причём точно описала одежду: яркую полосатую кофту, чёрную юбку, цепочку. И даже вспомнила, что в Москве эта пассажирка вышла.
Вообще, такую заметную девицу грех не запомнить. Я сам залюбовался её фотоснимком, когда изучал материалы дела. Роскошные светло-русые волосы, изящный слегка вздёрнутый носик, а главное – невероятной синевы глаза, левый чуть заметно прищурен… Да уж, если что и привлекало в этом муторном деле, так это фото потерпевшей. А само дело долго мариновалось: сначала в районной милиции, затем в районной прокуратуре, потом в областной.
А там – очередные праздники, новые выборы, власть меняется… Время идёт, вот и Новый год недалёк, а Елены нет – ни живой, ни мёртвой. Пропала без вести. И ведь не где-то в «горячей точке», а в самом центре России. Впрочем, случай совсем не исключительный. Я специально поинтересовался статистикой областного УВД: в том году разыскивались 1179 пропавших без вести. Разыскать смогли 942. Лену не нашли.
В новом же году за дело взялся новый следователь, и следствие пошло в совершенно ином направлении: раз пропала жена, то виноват, конечно, муж. Но сначала были письма Лениной тёти Ксении Ивановны Невзоровой. Уж больно плохо, как она считала, ищет Борис жену, разве ж можно ограничиваться заявлением в милицию, а самому бездействовать? Поведение его стало казаться тёте подозрительным. Почему, например, он не хочет пойти на свалку, куда она его посылала, и там поискать труп? Почему не съездит в деревню Горбатовку, о которой поговаривали, что там, рядом, плантации какие-то, куда людей насильно завозят? Почему с такой неохотой ходил к экстрасенсам, к которым она его водила – к некой старице Марии, что дальний поезд во Владимире узрела, да ещё к троим? А может, боится ясновидящих, боится, что они правду узнают?
