Уже заходило солнце, но мастер этого не видел. Серж сидел в подвале. Изредка он отводил свой тяжелый взгляд от работы, в которую был погружен с самого раннего утра, и наблюдал через единственное окошко мастерской, как по бульвару мелькали ноги вечно спешащих прохожих. В такие мгновения Серж думал о родной сестре Люси. На его лбу выступали испарины пота. Обычное невозмутимое спокойствие сменялось раздражительностью, особенно в последнее время, когда мастеру перевалило за шестой десяток. Он собирался с мыслями и снова уходил в работу, хмуря и без того морщинистое лицо.
– Эх, Люси… Люси – повторял он про себя и качал головой, – поймешь ли ты меня, сестра, если я уеду, брошу все и уеду…
Серж на днях собирался продать свою мастерскую, чтобы уехать куда-нибудь к теплому морю подальше от сквозняков. Ревматизм не давал покоя ни днем, ни ночью. Мастер уже нашел покупателя, зажиточного албанца, которому мог доверить свое дело. Единственное, что останавливало и мучило мастера, так это то, что скажет сестра. Сестру он очень любил. Это был единственный родной и близкий человек в этом растущем, как на дрожжах, мегаполисе. И сейчас, продавая мастерскую и собираясь покинуть навсегда эти места, Серж испытывал чувство вины, что бросает сестру. Но шанс был хороший, и упускать его было бы очень глупо, тем более ходили слухи, что дом их в скором времени городские власти собираются сносить, а на разумную компенсацию никто никогда и не надеялся. Уже полдня Серж возился над заказом одного нетерпеливого бюргера, но видимо все было тщетно. Как гений своего дела, он чувствовал, что причина вовсе не в этих чертовых часах, а в нем самом и, не смотря на природную интуицию отложить работу назавтра, мастер не сдавался. Он заменил уже почти весь механизм, но часы словно играли с ним, изводили и без того усталый разум и упорно отказывались ходить. В его мастерской царила рабочая неразбериха. Под тиканье часов, неповторимость стилей и форм, бой курантов и скрип открывающихся створок с последующим возгласом кукушки мастер кропотливо проводил свое время за работой. Наконец звякнул входной колокольчик всего один раз, и Серж, проработавший в мастерской большую часть своей жизни и досконально изучивший характеры своих посетителей, уже знал наверняка, что к нему зашла острожная женщина, возможно вдова. В помещении запахло карамельными конфетами и кофе.
«Наверно, перед тем как зайти ко мне, она сидела в кафе «Ля Гранд» напротив, – предположил Серж, снял пенсне и внимательно посмотрел на посетительницу.
– Здравствуйте, месье, мне подсказали ваш адрес… Вы мастер Качински? – робко сказала женщина, оглядываясь по сторонам.
Ей было около тридцати пяти. Одета она была в строгое вечернее платье темно-вишневого цвета, подчеркивающее стройность фигуры. На шее висели бусы из крупного жемчуга. Посетительница была на высоких каблуках с блестящими застежками и, судя по смуглости кожи, албанкой или южной итальянкой. Серж отметил легкую печаль в ее больших черных глазах, и, глядя на паутину траурной вуали, прикрывающую убранные назад волосы, убедился, что перед ним вдова.
– Здравствуйте, мадам. Очень признателен, что Вы зашли ко мне. Неужели люди еще помнят старого мастера…
– Ну что Вы такое говорите! Разве добро, которое Вы дарите людям, воскрешая их любимые вещи, можно забыть?
Мастер поднялся из-за стола и элегантно поцеловал руку женщине.
– Зовите меня просто Серж, – сказал он, усаживая ее на мягкое кресло для гостей.
Ему было приятно слушать столь лестные слова, тем более от этой женщины. От нее веяло каким-то спокойствием и расположением. Мастеру почему-то не хотелось так отпускать ее, просто принять заказ, записать в книге учетов и получить задаток.
– Может быть, мадам…
– Асти… – уточнила женщина и улыбнулась. Ее улыбка была робкой, и Серж заметил на щеках посетительницы выступающий легкий румянец.
– Может быть, Вы желаете чая, Асти? У меня есть чудное печенье, – позволил себе вольность Серж и, не дожидаясь ответа, поспешил на крохотную кухоньку в конце мастерской.
Там, брякая посудой и выискивая среди коробок китайский чай, он опять подумал о сестре. «Наверно, сейчас она принимает доктора, а ее бывший муж считает про себя возможные затраты на лечение. Конечно, отдать ему должное, что он не бросил ее умирать с голоду, но все же какой он скверный и жадный».
– Да, действительно очень вкусно, – женщина покусывала печенье, держа его элегантно двумя пальчиками, – никогда прежде не пробовала нечто подобное. Где Вы его купили?
– О… его невозможно купить. Разве можно купить любовь сестры к брату? Моя сестра Люси испекла его для меня.
– У вас есть сестра? Передайте ей обязательно от меня спасибо.
– Непременно, к сожалению, она сейчас заболела, но я надеюсь ничего серьезного.
– Мне жаль, месье.
– Простите, мадам. Может быть, Вам будет не интересно слушать мои стариковские разговоры.
– Ну, перестаньте называть себя стариком, Серж.
Она впервые назвала его просто по имени, и мастер улыбнулся.
– Вы зрелый мужчина, в самом расцвете сил, и если еще сбреете бороду, то абсолютно уверена, Вам не дадут более пятидесяти.
– Спасибо, мадам.
– Так что Вы хотели рассказать о своей сестре?
– Ее год назад как оставил муж, так, ни с того, ни с сего. Хотя я осмеливаюсь предположить, причиной были деньги его очередной любовницы, а может быть, что бедная Люси так и не смогла родить ему сына. Конечно, Люси отказывается верить в мои доводы, все сводит к какому-то колдовству и привороту, но, в любом случае, для нее, а она всегда была хрупким и ранимым человечком, это был ужасный шок, подлый удар в самое сердце, да ни от кого-нибудь, а от любимого мужа. И вот, она недавно шла по улице из церкви Святого Валентина и вдруг, представьте себе, у нее отказали ноги. Она упала прямо на асфальт и несколько минут не могла подняться, пока ее не заметили случайные прохожие. Слава богу, иногда в них бывает польза!
– Мне очень жаль, Серж. Передайте Вашей сестре мои пожелания, как можно побыстрее вылечиться. К тому же сейчас ни к чему болеть, ведь завтра первый день весны! Вы любите весну, Серж?
– Вы спрашиваете меня, люблю ли я весну? За годы работы в этом подвале я совсем разучился отличать весну от зимы, осень от лета.
– Как странно это звучит из уст часового мастера!
– Казалось бы, я как никто другой знаю толк во времени, но время так овладело моим сознанием, что я ничего не вижу кроме хронометров, многочисленных деталей, винтиков и пружинок. И радуюсь я ни солнечным лучам, согревающим промерзшее мартовское утро, а ходу секундной стрелки, когда вдруг часовой механизм оживает.
