Владимир
– Поздравляю, Никольский. Ты теперь официально свободный мужик в разводе. Можешь трахать баб налево и направо. Хотя как будто тебе брак мешал это делать раньше…
– Ничего ты не понимаешь, – усмехаюсь я и забираю из рук помощника папку с документами. – Дело не в бабах. А в том, что я теперь свободен. Больше не надо видеть эту идиотку в собственном доме, слушать ее нытье и вспоминать об ее папаше.
Я сам лично просматриваю свидетельство о расторжении брака, чтобы убедиться, что отныне с Ксенией Никольской меня связывает лишь общая фамилия. Если бы я мог, я бы заставил ее вернуть девичью. Наверное, я и могу, надавить на глупую девку несложно, но связываться не хочется. Пусть гордо носит мою фамилию, потому что больше я ей ничего не оставил.
Шесть лет в браке, из которых я мечтал о разводе столько же. С тех самых пор, когда отец настоятельно попросил приударить за дочкой депутата Соколова, я думал о том, что однажды наступит момент, когда я отыграюсь. Я до сих пор ненавижу теперь уже бывшую жену. За то, что пришлось прогнуться, за то, что эта стерва не желала замечать мое отвращение к ней, за то, что смела высказывать претензии.
Деньги она, кстати, особо не тратила. По крайней мере, не в таких размерах, как жены приятелей. Но по мне, уж лучше бы надрачивала золотую кредитку, чем мой мозг.
Я подал на развод, едва ее папаша разбился бухой на тачке после очередной пьянки. Еще год мы судились, и развелись бы быстрее, если бы я согласился отдать бывшей хоть что-то.
– Ну и как тебе это удалось? – хмыкает Стас. – Оставить ее без гроша?
– Все имущество было приобретено до брака, у нее ничего нет.
– Да ты продуманный сукин сын.
– А то. Но самый главный плюс в том, что сейчас власть у меня, а если получится заключить контракт с китайцами, то мы выйдем на очень и очень хорошую прибыль. Все, заканчивай обсасывать мою личную жизнь и займись работой. Отзвонись Алексееву, перенеси встречу с Уваровым, а на вечер забронируй мне столик в «Кристалл», будем окучивать китайцев.
– Так может, лучше в «Улун»?
– Думаешь, им охота жрать русскую подделку под китайскую кухню?
– Не скажи, отзывы всегда на уровне, китайцев туда привозят обедать во время экскурсий.
– Ладно, пусть будет «Улун».
Не зря я все же нанял Стаса. Парень с головой, опыта не достает, но несколько лет в моей фирме – и будет нарасхват. Мгновенно ловит настрой, подает идеи вовремя и ненавязчиво.
Я застегиваю пиджак и окидываю себя взглядом. Внешне, вроде бы, все в порядке. Едва подавляю рефлекс поморщиться, как делал обычно, когда бывшая подскакивала, чтобы поправить мне галстук. В завязывании галстуков я могу дать фору едва ли не каждому мужику, но для этой идиотки было особенно важно чувствовать себя причастной к моим сборам на работу. Кажется, она перестала это делать года полтора назад, когда я, не выдержав, как следует на нее рыкнул.
А сейчас свобода. У нее приятный запах и сладкий вкус.
Дверь в комнату открывается.
– Па-а-апа-а-а!
Ко мне на руки прыгает дочь. Она уже вторую неделю не расстается с огромным плюшевым динозавром, и мне с трудом удается повернуть Машку так, чтобы из-за зеленых гребней зверюги рассмотреть ее лицо.
– Ну что? Выучила свой стишок?
– Да! Хочешь, расскажу?
– Ну, давай.
– Петушки распетушились,
Но подраться не решились!
Если очень петушиться,
можно перышков лишиться!
Если перышков лишиться,
Нечем будет петушиться!
Н-да, ну и стишочки. Или это я слишком испорчен, а дети всего лишь разноцветных куриц имеют в виду?
– Молодец, только не «перышков», а «перышек», поняла?
– Да! – кивает дочь, и я ставлю ее на пол.
– Слушайся няню и не капризничай в саду, поняла?
– Я хочу к маме! – топает ножкой.
Я стискиваю зубы. Этой. Женщины. В. Моей. Жизни. Больше. Нет.
– Машунь, мама уехала.
– Далеко?
– Далеко. В джунгли, у нее там… м-м-м… работа.
– А она скоро приедет?
Никогда. Тигр ее там сожрал к херам собачьим! Черт… как сложно-то.
– Не знаю, но как узнаю, обязательно тебе расскажу. Хорошо?
Задумчиво кивает. Когда Машка уходит в себя, она начинает пожевывать то, до чего дотянется. Как правило страдает любимая игрушка, так что у нашего динозавра уже все уши пожеванные и погрызенные. Приходится следить, чтобы няня не покупала игрушки с сыпучим наполнителем, не хватало еще, чтобы ребенок наглотался пенопластовых шариков.
– Ну все, динозёвр, беги собираться, лады? Папе надо на работу.
Всегда, когда я ее так называю, Маша приходит в совершенный восторг и хихикает. У нас с ней целый словарь таких вот прозвищ. «Зёбра», «динозёвр» – самые любимые.
– А порядок встреч с Машкой не определили? – спрашивает вернувшийся Стас.
Я снова усмехаюсь. Порой собственная ненависть даже пугает.
– Определили. Но мне плевать. Пусть сначала алименты начнет выплачивать, потом поговорим. Хотя будет лучше ей забыть о ребенке. Нищая сиротка-оборванка ничего не может дать дочери Владимира Никольского. Кроме дурного примера…
– А вдруг заплатит?
– Ну если только пойдет на панель. Бывшая не способна работать, она просто не умеет. Так что ребенка ей не видать, как собственных ушей.
Я даже по имени ее не называю. Не хочу о ней думать. Не хочу о ней слышать.
Я ненавижу бывшую жену. Не-на-ви-жу. И точка.
Ксюша
Два года я считала свой брак удачным. Ну и что, что к нему подтолкнули родители? Володя ухаживал красиво. Так, как мне нравилось, не навязываясь и не сосредотачивая мою жизнь на отношениях с ним. Сейчас я думаю, что принимала его равнодушие за такт и сдержанность, но тогда мне нравилось, что мы встречались не каждый день, не проводили ночи на телефоне, не слали друг другу идиотские сообщения с соплями и нежностями. Он просто предлагал куда-то поехать и, как правило, в выходные, мы проводили вечера вместе.
Дорогие рестораны, закрытые мероприятия, сдержанное общение. Он не дарил мне всякую ерунду, а слушал и запоминал то, что мне бы хотелось. Если я плакала из-за того, что утопила телефон в ванной, мне тут же покупалась самая последняя модель, если я говорила, что вышла новая книга любимого писателя, но в продажу еще не поступила, то получала ее буквально на следующий день.
Неужели это все был холодный расчет? В зале суда муж бросил фразу «Развестись с тобой оказалось выгоднее, чем жениться». И это не в сердцах брошенная фраза, это было сказано с такой самодовольной ухмылочкой, что захотелось расцарапать ему рожу.
Когда одна из давних подруг узнала, что мы разводимся и что я осталась без гроша, то спросила:
– Ксюха, Боже, что ты такого ему сделала?
А фишка в том, что я ничего не сделала. Ни-че-го. Теперь кажется, что все мое преступление лишь в том, что я была в жизни Владимира Никольского.
– Ты прости меня, Ксюшечка, – вздыхает свекр.
