Я
всегда была неправильной.
Неугодной
своему отцу дочерью. Нерадивой ученицей. Скверной девчонкой из славного
древнего рода, которая пытается быть на шаг впереди покорных сестер, услужливой
матери и забитой второй наложницы своего отца. Мое имя «Лейла» означает ночь,
тьму, беспросвет, и многие доброхоты твердили, что я не принесу счастья семье.
Это было предрешено еще когда мать вынашивала меня в своем чреве.
Я
рождена в южном крае своей страны, где к женщинам относятся в лучшем случае, как
к хорошей лошади, которую можно выгодно продать. Но мне повезло, и меня все еще
не выдали замуж в мои восемнадцать лет. Из-за характера. Только не моего, а
отцовского.
О
вздорном и злобном нраве графа Селима Бедиля наслышаны все, но никто ничего с
этим не делает. Это на севере, востоке и западе, и тем более в столице женщинам
дозволено быть смелыми и веселыми, а здесь их принято поучать мужьям и отцам.
Но
я нашла лазейку, когда мне было четырнадцать лет – научилась переодеваться
мальчиком-слугой. Непростая работенка, особенно если рядом крутятся взрослые
слуги. Но Рахим – мой дорогой брат – по моей просьбе уводил слугу Аслана –
своего ровесника – помочь ему с делами. А мне доставались костюм и чалма. Мой
отец – человек богатый и властный, в его родовом гнезде очень много слуг.
Как
хорошо, что я выросла непокорной и не желаю проводить все время на женской
половине, учась вышиванию или основам домоводства. Большего на юге от женщин и
не ждут. Даже в богатых семьях.
Ну
а сейчас – знойный день середины лета. Месяц Летней Жары. И мне не терпелось
поскорее сбежать из дома на прогулку.
Самым
скверным было то, что накануне Берна и Эльчин – мои единокровные сестры,
рожденные покойной наложницей отца, Асель, недавно обнаружили мои аккуратно
сложенные мальчишеские вещи.
-
Как можно, Лейла?! – восклицала с осуждением и ахала Берна.
-
Харам, харам! – Эльчин потрясала свернутым белоснежным тюрбаном. – Как ты
посмела!
-
Мы расскажем отцу, Лейла!
-
Тебя накажут и принесут в жертву фраминистким богам!
-
Нет, миританскому Соурену!
Они
так охали, ахали и кричали о моем грехопадении, что смеяться в какой-то момент
стало бессмысленным. Я просто прикрикнула на них:
-
Дуры!
Схватила
свои вещи, небрежно брошенные на пол, и была такова.
Это
все случилось поздним вечером, незадолго до вечерней молитвы, а уже утром я, не
дожидаясь завтрака, была такова. Переоделась и шмыгнула за ворота, пока
несносные девицы и впрямь не доложили обо всем отцу. Хотя им это будет сложно
сделать, потому что женщин пускают на мужскую половину только по очень важным
причинам и только после обеда.
Надеюсь,
что успею вернуться…
Мне
не нравилась моя жизнь и хотелось ее чем-нибудь разнообразить. А когда не
имеешь понятия, что лучше выбрать, остается только протестовать. Сложность
бытия южной графини заключается в неизвестности, выдадут ее замуж или отправят
в гарем господина герцога Анвара.
Чтобы
избежать близкородственных связей, южанок из графских семей отдавали в гарем
раз в четыре поколения. Это было разумно, но мне в принципе не нравилась идея
замужества. Я хотела обучаться наукам и жадно впитывала в себя математику и
географию, пока мне не сказали, что для девочки я знаю более чем достаточно и
не отправили на женскую половину.
И
вот, сейчас, я мчалась, как разыгравшаяся горная лань, разбрасывая обутыми в
сандалии пятками песок, время от времени останавливаясь, чтобы поправить
тюрбан. Наверное, неправильно его завязывала – он то и дело пытался съехать
набок. Если свалится и мои пышные черные волосы рассыплются по плечам, можно
ждать беды.
Не
знаю, чего я хотела найти на рынке. Свободы? Яркости? Радости и улыбок?
Услышать речь незнакомых людей, вдохнуть смешанные ароматы различных специй? А
еще хотелось фруктов и сладостей – в последнее время на женскую половину их
совсем не приносят.
И
вот, я с самым невозмутимым видом шагаю по рынку. Никто не кидал на меня косые
и липкие взгляды, как на других юных девушек, осмелившихся выйти из дома без
сопровождения отцов и братьев. Никто не заставлял чувствовать себя виноватой
просто за то, что родилась женщиной. Люди смотрели равнодушно или дружелюбно.
Только один торговец шикнул на меня за то, что я подошел слишком близко к его
товару.
-
Пошел прочь, оборванец! Еще украдешь мои финики!
-
Не очень-то и надо, - беззаботно проворчала я. – Захочу – могу купить!
Не
могу, конечно. Деньги женщинам не дают, и даже на рынок за провизией служанок
не посылает.
Я
прошла через длинные торговые ряды и почувствовала себя гораздо спокойнее, чем,
когда примчалась сюда. Зачем я так опрометчиво поступила? У отца гости бывают –
могли заприметить долговязого юнца в одежде слуги. Наверное, просто хотела
побыть одна, собраться с мыслями, подумать, как вести себя дома…
Или,
может быть вовсе не возвращаться домой.
Нет!
Никогда
и ни за что я не могу представить себе такой дерзости.
Повернула
назад, вдохнула запахи мускуса и шафрана, почувствовала себя тоскливо и
одиноко. Не должна графская дочь бродить по тем местам, где ошиваются
простолюдины – так сказал однажды отец, когда я высказала ему свое желание
погулять за пределами дворца. Тем более дочь южного графа. Это мол западницы и
северянки пусть ведут себя, как потаскухи, а южанки должны соблюдать
традиционные ценности.
Внезапно
кто-то схватил меня за воротник.
-
Ай! Какого дамона! – шикнула я, и резко обернулась.
Позади
стояла единокровная сестрица Берна, в своем белом одеянии и белом, вышитом
серебряной нитью, платке. Смуглая, красивая, сердитая. Тонкие черные брови
сведены, губы поджаты.
-
Так и знала! – гневно выдохнула она. – Эльчин тебя видела, а я еще думала, что
ты добропорядочная девушка!
-
Ты что тут делаешь? – поддела я ее, почти не испугавшись. – Это же харам!
-
Глупая! – она потащила меня прочь с рынка, несмотря на мое отчаянное
сопротивление. – Если тебя здесь увидит герцог…
-
Не боюсь я герцога Анвара! Да и как он меня узнает?
-
А он некромант и провидец! Всех видит, про всех знает! Увидит тебя – хвать за
ворот и к себе утащит!
Я
отмахнулась.
-
У него целый гарем, зачем ему я?
-
Пойдем, дурная! – настаивала сестра. – Эльчин сказала, что побьет Рахима, если
с тобой что-то случится!
А
вот это уже серьезная угроза. Никогда без важной причины девушки не поднимали
руку на юношей, если только кому-нибудь грозила опасность. Я вздохнула,
закатила глаза, вспомнила, что четырнадцатилетняя Эльчин шутить не любит, и
махнула рукой.
-
Пойдем.
-
Госпожа, - к Берне пристал стражник, патрулирующий рынок, чтобы гонять воришек,
- это вы вора поймали? Позвольте, я отведу его в тюрьму.
