Поздний ужин в Шарлоттенбурге
"Мщению и позору хотим мы предать всех, кто не подобен нам" – так клянутся сердца тарантулов.
Фридрих Ницше
Берлин накануне Рождества. Хмурый дождливый город спасали от вселенской тоски только красочные ярмарки с морем огней, глинтвейном и сияющим колесом обозрения на Александрплац. Из этого диссонанса рождалась какая-то странная красота, совершенно не объяснимая словами, балансирующая на грани между радостью и грустью. Серая мантия дождя городу была к лицу, и служила декорацией, на фоне которой происходило вот что: молодая женщина обессиленно прислонилась к грифельной стене дома по улочке Ксантенер Штрабе в районе Шарлоттенбург-Вильменсдорф. Ее белокурые волосы, пропитанные влагой, свисали сосульками, изморось нанизывала едва различимые прозрачные бусины на ресницы. Час назад она выскочила из подъезда солидного дома послевоенной постройки за несколько кварталов отсюда и долго блуждала по мокрым улицам, пытаясь найти дорогу к отелю, все время сбивалась с пути, сворачивала не туда.
То, что сейчас происходило, нельзя было отнести к ее личной трагедии. Это случилось давным-давно в каком-то параллельном мире с другими людьми. Иной на ее месте просто пережил бы ощущение сенсации, но для мокнущей под берлинским небом женщины эта история переворачивала с ног на голову все представления о логике жизни, о правильности избранных способов мышления, о рамках и границах, которых нет и которые существуют только в нашем воображении.
На площади Жандарменмаркт возле Берлинского драматического театра вспыхнули колючие многоконечные звезды, венчавшие макушки белых рождественских шатров с сувенирами и лакомствами. Над Бранденбургскими воротами колесница богини победы, непредсказуемой и воинственной, летела прямо сквозь мрачные мохнатые тучи, а за нею все гуще пылила ночь. Этот город, не подсвеченный снегом, прекрасный и чужой, стал местом откровений, от его громкого шепота хотелось заткнуть уши руками.
В ресторане на углу Ксантенер Штрабе зажгли пестрые витражные люстры-абажуры в стиле «тиффани». Женщина отлепилась от стены и направилась в сторону светящихся окон. Там ее ждали.
* * *
Бокал с шардоне был слегка запотевшим, ледяным на ощупь, и, если смотреть сквозь хрупкость стекла на прозрачные стены аэропорта Внуково, вино казалось слегка разбавленным морозной вечерней синевой. Именно этим и занималась темноволосая молодая женщина в джинсах, уггах и сером свитере, сидевшая в полупустом ресторане вдали от стоек регистрации: разглядывала мир сквозь бокал шардоне. Стекло и металл окружающего пространства. Официанта, протиравшего соседний столик. Быстро приближающуюся женскую фигуру, слева от которой бодро бежал, шевеля колесиками, пластиковый черный чемодан с матрешкой на крышке. То есть, меня. Кристину. И она увидела то, что должна была увидеть: мне невыносимо скучно. Вы, наверное, думаете, что шла я с кислым лицом? Ха-ха, ну кто же отправляется в отпуск, в рождественскую Европу, с подобной физиономией? Нет-нет, у меня было весьма приподнятое настроение, которое я собиралась приподнять еще сильнее при помощи бокала какого-нибудь там мерло или кьянти. Но мне было скучно, это факт. Что видели окружающие, когда я шла по аэропорту? Девушку славянского типа, с голубыми глазами, светлыми волосами, колосящимися сложной косой, в красной куртке Bosco Sport с надписью Russia на рукаве… ну, и как уже было сказано, с румяной матрешкой на чемодане. Думаю, начни я сию минуту распевать русские частушки, никто бы, пожалуй, сильно не удивился, а иностранцы приняли бы это действо за некий перфоманс, устроенный пиарщиками аэропорта. Советская школьница Катя Лычёва, осуществляя исторический визит к американцам в 1986-ом, не могла бы принарядиться лучше. Ну, а я решила привнести немного лубочной славянской культуры на территорию несостоявшихся арийцев. В тот момент я почему-то была твердо уверена в том, что мне не хватает приключений, а им, с их «арбайтен унд дисциплинен» – впечатлений. Кто же знал, что хрестоматийная мудрость «бойтесь своих желаний – они могут исполниться», сработает так буквально…
Любительницу шардоне в сером свитере звали Ольга. Моя подруга. Мы обнялись, и тут надо отметить первую, еще не заявившую о себе в полный рост, сложность этого берлинского вояжа: в ребра Ольги острым углом уперся предмет, зажатый у меня под мышкой.
– Что это у тебя? – спросила Ольга и потянула на себя плоский квадратный объект, завернутый в серебристую бумагу. – Картина?
Я кивнула.
– Картина. Но больше похоже на геморрой.
– Моя тетя страдает геморроем, так что, поверь, он выглядит по-другому, – усмехнулась Ольга. – Это подарок кому-то?
Я помедлила с ответом. Честно говоря, я и сама не знала, какого черта на мою голову свалился этот багаж. Накануне поездки дед попросил навестить его. В гости я заходила с тортом «Прага», а вышла уже с этой странной картиной, которую обязалась доставить по неизвестному мне берлинскому адресу неизвестной немецкой женщине с неизвестной целью. Официальная версия звучала так: друг деда, художник Аркадий Фомич, не на шутку занемог и, имея многочисленных друзей по всему миру, решил разослать им на память о себе некоторые из своих работ. И, поскольку уж Кристина в любом случае едет в Берлин, то почему бы ей не передать презент лично в руки адресату? Ну да, все так и было. Вот вы бы нашли, что возразить любимому деду, который всегда был негласным авторитетом, человеком, с мнением которого вы волей-неволей соизмеряли свои поступки и решения? Я не нашла. Хотя вся история с передачей картины казалась мне чем-то высосанным из пальца, особенно, когда я увидела, что на ней изображено…
В общих словах я поведала об этом Ольге. Она немедленно захотела посмотреть, но я пообещала показать в отеле, после того, как куплю новую упаковочную бумагу.
Официант поставил передо мной бокал кьянти.
– Хорошо, но это же никак не должно помешать нам? Ты знаешь адрес, по которому нужно доставить картину? – сказала Ольга.
– По месту работы, – я потыкала в кнопочки смартфона. – Аксель Шпрингель… Адрес… Это по-немецки, вот, посмотри: Axel-Springer-Straße 65.
Ольга посмотрела излишне пристально и уточнила:
– А звать?
– Марта Нойманн.
– Марта Нойманн?
– Да.
– Марта Нойманн?
– Ну да.
– То есть ты хочешь сказать, что немку, которой ты везешь картину, зовут Марта Нойманн и работает она прямо-таки в Аксель-Шпрингель? Чья дочерняя компания до недавнего времени издавала русский Forbes?
– Ммм… видимо, да.
– Марта Нойманн?
– Да, блин, Марта! Нойманн! – вскричала я, подозревая, что это уже пятый бокал шардоне, который выпила Ольга в ожидании меня. – Почему ты постоянно повторяешь это имя?
