Однажды какая-то неведомая сила подхватила с постели в четыре утра и толкнула к компьютеру. Не рассуждая, открыл новый документ и стал набирать все, что шло не от разума – от сердца.
Поставив последнюю точку, решил ничего не править. Пусть останется, как есть:
Так не бывает,
Вот уже полвека
Влюблен я как мальчишка
В Пустоту.
В Ничто.
Была ты девушкой когда-то,
Красавицей с глазами лани.
Однажды заглянул в них
И пропал,
Сраженный отражением
Вселенной.
И утонул в них,
Растворился.
Весь, без остатка,
До последней клетки.
И не было меня сильней,
Готового сразиться
Со всем миром
За право обладания
Тобой.
Но ты ушла,
Став вечною Невестой
Мне, смертному,
И самому Владыке Мира.
Что от тебя осталось?
Только Имя
И память скорбная моя,
Что не дает забыть
Мгновенья счастья,
Судьбой подаренного
Много лет назад,
Когда увидел я
Твое цветенье –
Мой самый яркий,
Самый чистый,
Неповторимый мой
Цветочек.
“Время лечит”. Какая чушь! От жизни лечит только смерть – моя смерть. Но я до сих пор осознаю себя как личность и помню все, что случилось со мной на рассвете жизни.
А что потом, когда сам стану лишь чьим-то воспоминанием? Ведь уже сейчас рядом со мной не осталось никого, кто бы мог спросить: “Толик, а ты помнишь Людочку?”
Я бы вздрогнул от неожиданности и не ответил. Вот только, что же все-таки потом, когда меня не будет?
Похоже, останутся лишь эти строки, пока время не сотрет их за ненадобностью.
Всё.
Отчетливо помню день, когда впервые увидел незнакомую, странно одетую маленькую девочку. Почти не двигаясь, она целый час простояла у входа в общежитие, что напротив нашего дома, а потом внезапно исчезла. Куда исчезла? По улице никто не проходил – я бы заметил. А увести ее так быстро могли только в помещение – в пустое помещение! Ведь после того, как ушли строители, в здании никого не было, кроме призраков, которые – я читал – иногда живут в старых заброшенных домах.
Это общежитие восстанавливали первым из всего огромного комплекса студенческих общежитий “Гигант”. Из своего окошка я часто наблюдал, как надстраивали разрушенные бомбами верхние этажи здания, как штукатурили стены и крыли крышу, как вставляли рамы и стекла, и как, наконец, черные провалы в стенах вдруг превратились в освещенные по вечерам окна. А однажды запряженные лошадьми подводы начали подвозить уголь для котельной. Очень много угля. Он стал занимать все пространство перед зданием. Я любил, осторожно перейдя булыжную мостовую, подобраться как можно ближе к конным экипажам и смотреть на лошадок. Эти удивительные животные мне очень нравились. Осмелев, стал подкармливать их травкой, благо, она росла повсюду.
Был конец августа. Мне почти семь лет. Год назад мы переехали сюда из лагеря военнопленных, где я прожил всю свою маленькую жизнь. Еще в лагере заболел паратифом, и с полгода пролежал в изоляторах инфекционной больницы. А потому в этот наш двухэтажный домик попал совсем недавно. Мне здесь нравилось, особенно после больницы. И все же я скучал по лагерю, где остались мои взрослые немецкие друзья и единственная подружка моего возраста Любочка.
На следующий день загадочная незнакомка вновь оказалась на том же месте. Появилась она так же внезапно, как до того исчезла. Я долго смотрел в окно, а одинокая фигурка девочки, казалось, застыла неподвижно, как наш фикус в кадке – тот тоже не передвигался самостоятельно, ждал, когда его переставят на другое место. “А вдруг эта девочка – призрак?!” – внезапно осенило меня. Тут же нестерпимо захотелось это проверить, а заодно узнать, что она здесь делает, и почему стоит одна возле громадного здания, в котором никто не живет.
Я вышел из дома, перешел дорогу и подошел к девочке. Оказалось, она настоящая, хотя и непохожа на пухленькую беленькую Любочку. Было непонятно, во что эта худенькая девочка одета, потому что с головы до ног ее покрывал огромный платок. И только на тоненьких ножках в чулочках болтались разбитые вдребезги большие ботинки. В таких не походишь.
– Тебя как зовут? – спросил незнакомку.
– Людочка, – тихим голоском ответила девочка.
– Таких имен не бывает, – твердо заявил ей, – Тебя зовут Любочка!
– Нет, я Людочка! – не менее твердо констатировала девочка.
– Ладно, спрошу у мамы, – согласился, чтобы не спорить, – А ты где живешь?
– Здесь живу, – показала она на вход в общежитие.
– Здесь никто не живет! – уверенно заявил обманщице.
– А я вот живу! – так же уверенно попыталась убедить меня девочка, – Но еще недолго. Только вчера, – уже вполне дружелюбно сказала Людочка-Любочка.
– А где ты жила раньше?
– Там, – показала она на дом, где жил авторитетный вор Ленчик (разумеется, тогда я его еще не знал).
– Пойдем, посмотрим лошадок, – предложил девочке.
– Пойдем. А они не укусят?
– Что ты! Они меня знают. Я кормлю их травкой, – рассмеялся я. И Людочка-Любочка впервые радостно улыбнулась. Мы сорвали несколько пучков травы, и пошли кормить моих любимых животных.
Девочка быстро перестала их бояться, и уже весело смеялась, когда очередной пучок травы исчезал во рту одной из лошадок, и они обе тянулась к нам за другим, смешно вытягивая губы и потряхивая головами.
Вскоре разгруженная подвода уехала. Но к соседнему дому подъехала телега, запряженная давно знакомой мне лошадью. На той телеге дядя Яша развозил по магазинам и ларькам большие куски льда. Лед таял, и за телегой всегда тянулся темный след от водяных капель. По этому следу мы с братом и отыскивали экипаж дяди Яши, чтобы покормить лошадь, пока грузчики выгружали лед. Я знал, что она любит овес и кусочки хлеба с солью, и совсем не ест травку. Мы с Людочкой-Любочкой перешли дорогу на нашу сторону. Я оставил ее у телеги, а сам побежал домой за хлебом.
Когда объяснил маме, что мне надо, она сказала, что хлеба у нас очень мало. Его может не хватить на день, а покупать хлеб очень трудно.
То было время, когда отменили хлебные карточки. Хлеб исчез, а в магазинах появились огромные очереди. Много времени моего детства, да и юности, прошло во всевозможных бесконечных очередях – то за хлебом, то за молоком, то за маслом, то за прочими продуктами и товарами первой необходимости.
– Мамочка, дай хоть немножко. Я покушаю без хлеба, – жалобно попросил маму, – Там девочка хочет посмотреть, как кушает лошадка.
– Что за девочка? – спросила мама.
– Она живет вон в том большом доме, но только вчера и сегодня. Ее зовут Любочка, как девочку в лагере. А она говорит, ее зовут Людочка. Разве так зовут?
– Конечно, сынок. Ее зовут Людмила, а еще можно Люда и Мила, а ласково – Людочка и Милочка. Ладно, сейчас немножко отрежу, – подобрела мама.
– Как? У нее сразу два имени? – изумился я. И девочка из Людочки-Любочки тут же стала у меня Людочкой-Милочкой.
