Молния расколола черное небо, осветив застывшего у окна мужчину, завороженно взирающего на буйство грозы. В ладонях он сжимал пустую чашку из-под крепкого бодрящего отвара, терпкий, горький, тревожный аромат которого все еще витал в воздухе. От громового удара содрогнулись стены и отозвалось что-то в самой глубине сердца, что-то настолько же древнее, как этот дворец, и безудержное, как летняя гроза.
Распахнуть бы створки и шагнуть навстречу стихии. Избавиться от всего чуждого, навязанного веками существования бок о бок с презренными людишками, стать наконец-то частью жестокого ветра и безжалостного дождя…
…и утратить себя в ночном безумии. Стать подобным низшим чентолям, чьи призрачно мерцающие тела рассекают воздух наперегонки с молниями…
Шэт-шан Канро, полновластный владетель Прайго, резко отвернулся от окна и смерил тяжелым взглядом застывшего возле стола человека, кутающегося в плащ с капюшоном. Единственная свеча не могла победить мрак, а молнии не так уж и часто его разрывали, однако старому звездочету Агрийо всегда было мало тьмы. Порой казалось, что под плащом скрываются ожившие тени, и даже голос старика, служившего еще отцу Канро, был им под стать – вкрадчивый, невесомый, пробирающий до мурашек. Не владетеля конечно же, но, как Агрийо действует на простых смертных, шэт-шан понимал – сплетен в свое время наслушался достаточно. И не только о бессменном звездочете. Слуги знали все. Или же думали, что знают. И их рассказы, украдкой передающиеся из уст в уста, изрядно развлекали Канро и щекотали нервы вольным и невольным его гостям.
В этот раз Агрийо ничем не порадовал своего господина. Напротив, вести, принесенные им, породили новую волну желания шагнуть в окно и слиться с грозой. Вялую такую волну, бессильную.
Сбежавшую невесту наследника до сих пор так и не нашли.
– Не нашли, – нараспев повторил Канро. Злость выплеснулась накануне, вся, до последней капли, оставив вместо себя опустошение и разочарование. И усталость. Тяжелую, как ритуальные доспехи, и непреодолимую, как дороги ночной равнины Заката.
– Обязательно найдут, – заверил Агрийо. – Звезды сулят вам удачу, мой господин. А еще они говорят, что в ночь, когда Сверкающая расчертит небо, в наш мир вернется его утерянная частичка…
– То же самое твои звезды обещали два года назад, – поморщился Канро.
Изящные, унизанные кольцами пальцы задумчиво огладили пузатый бок чашки, повторили рельефный узор – сцепившиеся воедино знаки терпения и благополучия. Только тот, кто умеет ждать, обретет счастье. Но всякому терпению рано или поздно приходит конец.
– Тогда они лишь указали на возможность, – поклонился звездочет. – Сейчас же это неизбежно.
Агрийо все-таки откинул капюшон, смело встретив пристальный, хотя и недолгий взгляд своего шэт-шана. Право слово, уж лучше бы и дальше оставался безликой тенью… Канро прищурился на пламя свечи, и оно расплылось, растянулось туманным маревом. За таким же скрывалось будущее, о котором столь уверенно вещает ученый червяк. Как есть червяк. Длинный, тощий, с нелепыми усиками и собранными в жидкую косицу наполовину седыми волосами. И это с ним говорят звезды? Ему поверяют сокровенные тайны?
Мысли о неизбежном счастье были сладки. Но можно ли полностью погрузиться в них, доверившись обещаниям этого червя?
Можно. Если взять все в свои руки. Счастье – птица редкая, капризная и свободолюбивая, и хватать ее нужно крепко. Есть лишь одна попытка. И он, Канро-шан, владетель Прайго, сделает все, чтобы сия птица оказалась надежно запертой в его личной клетке.
До явления Сверкающей оставался ровно один лунный цикл. Достаточно времени для того, чтобы подготовить неизбежному счастью подобающий прием.
Гроза словно взбесилась. Молнии почти непрерывно рассекали небо, и, поднимаясь на самый верх восточной башни, Агрийо глубже натягивал капюшон плаща, пряча слезящиеся глаза от ярких всполохов. Тянуть далее было нельзя. Канро-шан на пределе, да и погода подходящая. В такие ночи грань между мирами особенно тонка…
Добравшись до круглой комнаты под прозрачной крышей башни, старый звездочет не стал зажигать свет. Быстро нашел нужную вещь, сдернул скрывавшую ее тяжелую ткань. Очередная вспышка отразилась в огромном зеркале, поселила в его глубине призрачное сияние, оставшееся даже после того, как молнию бесследно поглотила тьма ненастья.
– Я знаю, ты слышишь меня, – проскрежетал Агрийо, легко касаясь ледяной поверхности сухими узловатыми пальцами. – Время пришло.
Под глухой рокот грома зеркальная гладь пошла рябью, словно кто-то щедро плеснул на нее расплавленное серебро. И из этого серебра, живого, подвижного, проступило лицо с тонкими чертами и незрячими, широко распахнутыми глазами, в свете еще одной молнии блеснувшими столь ярко, что Агрийо отшатнулся, прикрывшись полой широкого плаща. А когда вновь осмелился посмотреть на зеркало, из него медленно появлялась рука. Раскрылась узкая серебряная ладонь, нетерпеливо дрогнули пальцы, и звездочет поспешно вложил в них маленький мешочек из черного бархата. Пальцы сжались, рука так же медленно втянулась в зеркало. Беззвучно шевельнулись серебряные губы, и прежде, чем лицо тоже исчезло, Агрийо прошелестел:
– В этот раз ты не имеешь права на ошибку. Ее ценой станет не только твоя жизнь.
Последние слова потонули в громовом раскате, но в том, что их все-таки услышали и в полной мере осознали, старик ничуть не сомневался.
