Корректор Преподаватель русского языка и литературы МАОУ СОШ им. героя Советского Союза С. П. Шпунякова Субота Галина Владимировна, г. Великий Новгород
Благодарности:
Работник культуры Иванова Светлана Анатольевна, г. Великий Новгород
© Елена Касаткина, 2021
ISBN 978-5-0050-4554-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Это был последний набор в ограниченный контингент войск, отправляемый в Афган. Весть о том, что служить ему придётся в горячей точке Мишка Борисов воспринял спокойно. Ни он первый, ни он последний. Но вот мать…
Покой для Екатерины Владимировны закончился в тот самый момент, когда Мишка, улыбаясь, сообщил ей тревожную новость. С тех пор есть и спать Екатерина Владимировна перестала. Целыми днями плакала и с тоской глядела на сына, прижимая мокрый платок к груди.
– Мать, ну что ты убиваешься? Ничего со мной не случится, – успокаивал сын, но тщетно – сердце матери ныло с каждым днём всё сильнее.
В те времена проводы в армию – событие значительное, по степени важности сравнимое со свадьбой. И приглашаются на него, соответственно, как и на свадьбу, родственники и друзья. Много народу собралось проводить Мишку. Все пьют и веселятся, только Екатерине Владимировне не до веселья.
Когда все изрядно набрались, молодёжь совсем в раж вошла, тут достаёт Мишка видеокамеру, которую ему накануне отец подарил и с друзьями на кухню уходит. Через полчаса дверь из кухни распахнулась, выходят четыре парня со скорбными лицами, на плечах держат столешницу, а на столешнице лежит Мишка. Руки у Мишки на груди сложены, а в руках свечка горит. Следом за ними девушки театрально заламывают руки и подвывают. И всю эту траурную процессию на камеру снимает лучший Мишкин друг.
Всем смешно, а Екатерина Владимировна, как этот спектакль увидела, так сознание из неё вон. Еле в чувство привели.
Ушёл Мишка на рассвете 15 ноября, а к Новому году пришло извещение – так и так, ваш сын, выполняя боевое задание… погиб. Примите соболезнования.
Сердце матери выдержало, а вот душа? Душа умерла, а вместе с ней и разум. Каждый день Екатерина Владимировна включает видеомагнитофон, вставляет кассету и перекручивает назад плёнку, на которой четыре юноши несут её Мишку с горящей свечкой в сложенных на груди руках.
Это был приговор. Четвёртая стадия. Рак желудка. Врач похлопал широкой ладонью отца по спине: «Готовьтесь к операции». А как тут готовиться? Это же не нормы ГТО сдавать.
Он лежал на продавленной больничной койке, смотрел в серый потолок и много думал о жизни. О той, что позади. О той, что впереди – думать боялся. Будет ли? И сколько? Он закрыл глаза.
Из пепельных сумерек вынырнуло лицо Витьки Стрижёва.
– Толька, чего лежишь? Айда в футбол.
– Футбол? Какой футбол? У меня утром операция.
– Так то утром. Пошли. Наши все уже собрались, тебя ждём.
На утоптанной поляне, условно ограниченной четырьмя кирпичами по углам, собралась команда – сборная ЖБИ. Он оглядел разношёрстный состав: Сашка Кондратьев, Серёга Пономарь, Колька Ульмер, Ванька Жданов. Оглянулся, внимательно посмотрел на Стрижёва.
– Все в сборе, – подмигнул Витька и толкнул его в плечо.
– Папа, папа, – мне не хотелось его будить, но пугал бойцовский настрой санитарки, и я стала трясти сильнее. Отец открыл глаза. – Папа, пора.
– Уже? – Отец как-то уж слишком резко подскочил с кровати и стал торопливо засовывать ноги в тапочки. Тапки, сталкиваясь носами, разлетались в разные стороны, прятались под кровать.
– Пап, не торопись.
Он сел на краешек кровати, нащупал босыми ступнями тапки.
– Сон мне приснился, – всегда умные глаза отца излучали грусть. – Такой…
Дверь распахнулась.
– Васильев. В операционную.
Согнутая спина вмиг постаревшего отца врезалась в память. И Подкативший к горлу ком душил меня все пять часов, пока шла операция.
Знакомая медсестра за взятку впустила в реанимационное отделение.
– Только быстро. Одним глазком. И не тревожь.
Я не узнала его. Решила, что медсестра ошиблась и провела меня не в то отделение. Только присмотревшись, разглядела знакомые лучики морщинок по краям глаз. Это был глубокий старик. Нет, не старик, старец.
Врачи отмерили отцу месяц жизни.
Август в Молдавии жаркий. Всего неделя, как отца выписали. Он лежит на балконе на тахте, подставляя послеоперационный шов солнцу. Никакие доводы о том, что это вредно на него не действуют. Устав спорить, я присаживаюсь рядом.
– Пап, а что за сон? Ты хотел рассказать, помнишь, перед операцией?
– Сон?.. Ааа… Стрижёв за мной приходил. Звал в футбол играть.
Я вопросительно смотрю на отца. Витька Стрижёв, друг детства, умер 5 лет назад.
– Собрал команду… Из наших… Заводских.
– И?.. – спрашиваю, тревожно поглядывая на красный рубец. Перехватив мой взгляд, отец поглаживает едва заживший шов.
– Они все уже умерли.
Отца не стало через семь лет, к тому моменту он полностью победил страшную болезнь, а умер от инсульта.
Эту историю мне рассказала случайная попутчица. Рассказ звучал, как исповедь, как покаяние, как самобичевание – отчего на глаза и у неё, и у меня накатывались слёзы.
«Не помню, сколько мне было лет, но была я тогда ещё совсем маленькой девочкой. Едем мы с мамой в кабине грузовика из деревни, а в руках у меня спит пушистый серый клубочек-котёнок! Меня счастливей нет, у меня появился котик Мишка!
Вот однажды заметили мы, что он чешет до крови за своими ободранными ушками. «Лишай», – сказала мама.
Лето тогда было. Мне лет шесть. Вот мама и говорит мне, протягивая какую-то записку: «Бери Мишку и в ветеринарку, усыплять кота надо, пока не перезаражал нас всех, иди!».
Была я девочкой послушной и тихой, маме перечить у нас не принято. Пришла в ветеринарку, переносок-то тогда никаких не было, Мишка доверчиво спит в тряпке, в которую мама его завернула, а я, глотая слезы, подаю записку ветеринару.
Унёс он его, а через несколько минут отдает мне кулёк обратно: «Похорони»…
Домой я его не принесла, где оставила – не помню, как до дома дошла – тоже… До сих пор себе простить этого поступка не могу, а что я тогда могла?»
Минут двадцать после этой исповеди говорить я не могла. Вспомнился рассказ одной блокадницы о том, как она во время блокады кормила в подъезде кошку. Сама от голода умирала, а половину своей хлебной пайки отламывала. В память врезались слова: «Я её кормила, чтобы остаться человеком».
Лёха и Санёк дружили много лет. Ещё с института. И на работу устроились в одно и то же НИИ, только в разные отделы. Оба неплохо зарабатывали, оба обзавелись семьями. Тут и нагрянули «святые» девяностые – время свободы и возможностей, как многие тогда думали. Вот и Санёк так думал и не просто думал, а решил свою возможность, так сказать, реализовать в виде новенького авто. Тем более, что автосалонов на тот момент понаоткрывалось «дай Боже». Стоят машинки в автосалонах новенькие, красивенькие, глянцевой поверхностью посверкивают. Санёк в окна витрин заглядывает, любуется, прикидывает какую взять. А что денег не хватает – ерунда! Любой банк тебе хоть сейчас любую сумму под проценты отвалит.
