1. Первое звено в цепи потерь
– Интересно, – сказал Громов, по обыкновению подняв левую бровь, – и где она может быть?
Она – это моя кукла по имени Перепетуя. Перепетуе сто лет, и она ростом с пятилетнюю девочку. Фарфоровая головка куклы украшена россыпью черных кудрей. Мне Перепетуя досталась по наследству – как и разнообразные магические умения. Я – это выяснилось совсем недавно – умею много чего волшебного, например, заставляю людей делать то, что мне нужно. Или читаю чужие мысли. Это для меня вообще раз плюнуть! Стоит лишь вообразить, что нажимаю на большую синюю кнопку, – и понеслось! Но я еще не до конца разобралась, каким арсеналом паранормальных трюков обладаю. Вот совсем недавно узнала, что усилием мысли могу остановить лифт…
– Ну и?… – Громов смотрел на меня, и его задранная бровь недвусмысленно говорила о подозрении: он уверен, где-то кроется подвох. Я его понимаю: если жена – маг (и, заметьте, маг крутой, круче некуда, тридцать поколений волшебников копили свои колдовские силы, чтобы все это досталось мне), хочешь не хочешь, а будешь подозревать, что супруга попытается испытать на тебе незаурядные колдовские способности. Но, честное слово, с Громовым я этого не проделываю, дала себе такое обещание, а к исчезновению Перепетуи отношения не имею, только сегодня утром обнаружила, что она пропала.
– Гр-р, это не я! Правда-правда!
Гр-р, так я называю Громова с того самого момента, как прочитала вывеску его детективного бюро «Гром». Григорий Романович Громов… Конечно, Гр-р! А уж когда я увидела его самого, почти двухметрового сероглазого гераклоподобного брюнета, практически лысого, два миллиметра волос не считается, да еще произносящего «р» как «р-р-р», он для меня только Гр-р. Конечно, я зову его так лишь в мыслях. Или наедине, вот как сейчас, когда мы с ним пялимся на шпинделевский диван, где должна была сидеть Перепетуя.
Наверное, надо рассказать про шпинделевский диван, вдруг кто-то не знает…
Диван мы нашли на чердаке у Вовки Шпинделя. Вовка – это потому, что я вечно с ним в контрах, а вообще-то он Владимир Леонидович, уважаемый житель нашего города и выдающийся ресторатор, которому принадлежит самый шикарный в Энске ресторан. Да что в Энске! Мало где найдешь такое заведение – чтобы сразу и вкусно, и разнообразно, и стильно, и для эстетов… Энск – маленький сибирский городок, окруженный со всех сторон лесами. В Энске я поселилась не так давно, приехав сюда по зову моей внезапно обнаружившейся двоюродной бабушки. Эта весьма преклонных лет дама и изменила мою жизнь, завещав мне а) те самые магические силы, б) двести квадратных метров в старом доме Ивана Павловича Закревского, губернатора Энска, коему, как выяснилось, я прихожусь правнучкой, и в) счет в банке, позволивший мне бросить работу литредактора и переехать в Энск из одной азиатской республики, где я родилась и прожила всю жизнь. В Энске и начались те события, которые в конце концов привели к тому, что я выскочила за Громова замуж, отчаянно в него влюбившись, хотя давно потеряла надежду полюбить кого-нибудь. А что за брак без любви? В моем-то возрасте, когда мне давно «за»?… Сыну скоро двадцать семь стукнет, вот и считайте… Как учила меня моя тетушка, в брак, не любя потенциального супруга или хотя бы не увлекшись им, должна вступать лишь младая дева, твердо решившая выгодно продать свою юную плоть. Всем остальным представительницам слабого пола замужество без любви противопоказано, так как может привести к печальным последствиям – женскому алкоголизму или мужененавистничеству. Со мной ни того, ни другого, к счастью, не произошло, потому что своего первого мужа когда-то любила – до тех пор, пока у того не случилось проявления пресловутой закономерности «седина в бороду – бес в ребро», и он не превратился в банального бабника. Пережив после развода несколько вялотекущих романов, я уже совсем свыклась с ролью свободной во всех отношениях дамы, и тут на тебе – Энск. И Громов…
А еще и путешествие в 1909 год – как следствие моего нового статуса мага. Там-то, в Петербурге тыща девятьсот девятого года, я впервые и услышала фамилию Шпинделя. Носил ее Вовкин прадедушка. Но когда я встретила Шпинделя-старшего, тот был еще достаточно молод, лишь подумывал жениться и вовсю волочился за моей прабабушкой Анной, в теле которой я и разгуливала по дому госпожи Марии Петровны Назарьевой, моей, соответственно, прапрабабушки. Анна Назарьева была та еще штучка, как говорит Громов, и наверное он прав, потому что прабабка моя умудрилась вскружить голову не только Вовкиному предку, но и прадедушке самого Гр-р – Арсению Сурмину, а также и моему собственному прадедушке, тому самому губернатору Закревскому, в чьем доме живем мы с Громовым. Теперь дом целиком наш. Здесь находится и Гришкино сыскное бюро «Гром», и мой арт-салон «Модерн». Больше всего Громову нравится то, что он работает там же, где живет, а теперь и я оценила преимущества жизни «на рабочем месте»: понятие «дорога на работу» вообще отсутствует, и времени экономится уйма. И шуба не нужна – несмотря на снег и мороз за окном. Ну разве что в ресторан к Шпинделю смотаться или к кому-нибудь в гости…
Но вернемся к шпинделевскому дивану. Когда Ольга, моя правая рука в салоне, мой учитель рисования, талантливый художник, возлюбленная Сереги Устюжанина, друга и одноклассника Гришки, но, главное, моя лучшая подруга, сказала, что неплохо было бы организовать выставку вещей, принадлежавших жителям Энска накануне Первой мировой войны, чтобы показать их (жителей, конечно) быт, этот диван мы откопали на чердаке Вовкиного особняка. Где-то к Рождеству, чтобы отметить закрытие выставки, мы решили устроить аукцион и распродать часть экспонатов с согласия владельцев. Вовкин диван – трехметровый шестиногий ампирный монстр из красного дерева, с сиденьем, обитым полосатым сине-желтым шелком, который мы специально выписали из известной реставрационной мебельной мастерской в Париже, – был одним из самых завидных лотов. Хотя на мою Перепетую обращали внимание все посетители выставки, продавать ее я вовсе не собиралась, поэтому на кукле даже ценника не было. А если бы и был, разве можно сравнить стоимость куклы с тем, что изображено на ярлыке, пришпиленном к полосатому дивану? Я это к тому, что в зале имелось еще много чего более дорогого и менее громоздкого, чем метровая кукла, и было непонятно, почему свистнули именно ее.
Громов продолжал смотреть на меня, задрав бровь. Какого лешего?
– Сказала же, это не я! – я разозлилась, поэтому не разревелась. Я никогда не плачу, если злюсь.
