– Доел? Твоя смена начнется через пятнадцать минут, – Ар, командир Туманной Стражи, сегодня решил приземлиться на облюбованную мной обеденную лавку.
Кивнул ему, не утруждая себя ответом. Здесь не принято было заискивать перед начальством, да я и не смог бы. На родной Земле-то этого никогда не делал, а на Ррахе мне и подавно терять было нечего.
Машинально облизал уже и так чистую ложку, встал, выпрямился, громко хрустнув суставами. Всего полгода назад мне исполнилось тридцать, казалось бы – не тот еще возраст для подобных болячек. Увы, мне не повезло: местный мир встретил меня крайне недружелюбно, и я почти сразу свалился с красной лихорадкой, которая оставила мне на прощание «подарок» – дегенеративные изменения в суставах. Пока это не мешает мне жить, но в будущем…
Горько усмехнулся. Какое будущее? На несколько месяцев здоровья хватит точно, а потом… Все знают, что в Туманную Стражу приходят умирать. Умирать с выгодой и почетом. Когда нет другого выбора или желания жить.
Наверное, я первый оказался в Туманной Страже по другой причине, и именно поэтому Ар до сих пор с подозрением приглядывается ко мне. Он сам, совершенно простой человек, привык командовать такими же простыми людьми, движимыми понятными мотивами. А вот меня командир считал темной лошадкой, хотя и был единственным, кто знал, что я пришел в Туманную Стражу вслед за своим другом. Даже не просто другом – спасителем.
Маркус приютил меня в своем доме, когда я в буквальном смысле слова свалился ему на голову. Он выхаживал меня, пока мое тело пожирала красная лихорадка. Научил ориентироваться с местных реалиях и выживать в чужом мире. Только через полгода я узнал причину, по которой мой друг решил помочь пришельцу с Земли – Маркуса измучила черная тоска, и он пытался унять ее таким способом. Жена и маленький сын – их единственный портрет он всегда носил с собой – сгинули в одном из последних прорывов. Эта же черная тоска заставила его записаться с Туманную Стражу.
Маркус погиб три месяца назад, а я остался один на один со своими сожалениями. Почему не отговорил друга, почему не сумел уберечь, спасти? Эти мысли постоянно вертелись где-то на краю сознания, зудели под кожей и не давали спокойно спать по ночам.
Перед дежурством пришлось зайти в свою комнату, чтобы быстро переодеться в чистую одежду и взять все необходимое. Почти сразу прозвучал двойной удар гонга, и пуговицы пришлось застегивать уже на ходу. Сделал мысленную отметку: в следующий раз, когда настанет время дежурства, надо будет прийти на ужин первым.
Правда, кто знает, доживу ли я до следующей смены? Они выпадали не так уж и часто, лишь раз в месяц – в Туманной Страже состояло одновременно около ста человек, а на дежурство выходили отрядами по три человека. Логика в этом была такая: если один из дежурных заснет, второй или третий сумеют вовремя увидеть опасность.
Не-люди, порождения тумана, приходящие на рассвете – как только не называли их в народе. Вот только сказать точно, что или кто они, не мог никто. И, хотя Не-люди всегда приходили на рассвете, дежурство начиналось задолго до восхода солнца – мы поднимались на наблюдательную башню сразу после ужина и всю ночь наблюдали за туманом. Так было заведено.
Рассвет – время, когда совершается большинство самоубийств. Время, когда все порядочные люди спят в своих домах. А мы, Туманные Стражи, отвечаем за то, чтобы они могли спать спокойно. Именно так, с большой буквы. Нас уважают. И хорошо платят – за год контракта можно заработать на целый дом в столице. Только ни один Страж пока так и не купил его для себя.
На последней ступеньке башни я с досадой тряхнул головой, выбрасывая из нее все лишние мысли.
Сегодня со мной дежурил мой новый напарник, Морт – парень лет двадцати трех, что пришел на смену Маркусу. Я лично рассказал и показал ему все, что успел узнать за время, проведенное в наблюдательной башне, но чувствовал: этого недостаточно. Хотя даже три месяца в Страже для такого горячего импульсивного парня – это достижение.
Третьим в нашу смену поставили Ярса, пятидесятилетнего грузного мужчину, одного из новичков. Я поставил две золотые монеты на то, что он не продержится и месяца.
Морт кивнул мне, когда я поднялся в башню – он, как всегда, пришел первым. Парень всегда спешил.
Последним, почесывая брюхо и тяжело дыша, ввалился Ярс.
Я покачал головой и кинул взгляд на своего напарника. Мы оба знали, что толстяк уснет во время дежурства. Увы, Стражи проходят только поверхностный отбор: желающих крайне мало, и рекрутеры вынуждены колесить по всему материку, выискивая отчаявшихся мужчин, которым не особо дорога их жизнь или сильно нужны деньги.
Ярс начал надрывно кашлять, и мы с Мортом снова переглянулись. Он сделал круглые глаза, я в ответ пожал плечами.
Мне все равно, даже если он заразен. Нет болезни хуже, чем красная лихорадка, а ее я уже перенес. Второй раз не прилипнет.
Через полчаса начало темнеть, и мы с напарником поднялись со своих мест. Мотнув головой в сторону толстяка, дескать «не вставай, сами справимся», я снова хрустнул суставами. Пора зажигать огонь.
Мы вышли через маленькую дверь на другую сторону башни и оказались на выступе. Ничем не огражденный, он каждый раз дразнил меня, манил и притягивал. Хотелось подойти, заглянуть в бездну, шагнуть в нее.
Морт чиркнул кресалом, высекая искры, а я полил горючей смесью дрова. Их надо будет подбрасывать всю ночь. В горящем на башне огне был особый смысл: если он гас, жители ближайших поселений сразу понимали, что случился прорыв.
Я как-то спросил Маркуса, почему люди не переезжают из опасных мест? Он долго молчал, а потом коротко ответил: позволить себе переезд могут лишь немногие из местных.
Тогда я еще не знал про его семью.
Когда огонь достаточно разгорелся, я кивнул Морту, отпуская его обратно в тепло. Хотелось постоять пару минут в одиночестве, бездумно глядя на пламя. Не люблю сидеть в темноте, а свет в наблюдательной башне зажигать запрещено.
Подул легкий ветерок, подняв маленькие волоски на шее. Поежившись, я плотнее укутался в теплую куртку. Возможно, стоило бы вернуться внутрь. Постоял еще пару минут, вдыхая холодный ночной воздух, и нехотя покинул площадку с костром.
Когда я зашел в комнату для наблюдения, сразу понял: что-то произошло.
Ярс рвано дышал и смотрел на Морта налитыми кровью глазами. Он был похож на быка, который увидел тореадора.
А мой напарник взирал на толстяка с откровенным презрением, которое бывает только у самоуверенных юношей. Молодости вообще присущ максимализм. Не уважать – так никого. Говорить правду в лицо, даже если она причиняет боль. Считать себя самым умным, а свое мнение – единственно верным.
