Говоря о зверской несправедливости – остановись – звери такими жестокими не бывают!
Чувство несправедливости знакомо всем. Каждый хоть раз в жизни его чувствовал. Кто-то в раннем детстве, кто-то в юности.
В детстве чаще из-за недопонимания взрослых и неспособности объяснить им свое поведение.
В юности из-за отвергнутой дружбы или любви. Эти чувства со временем проходят (время лечит), хотя у некоторых людей обида может сохраняться на всю жизнь.
В этой книге речь пойдет не о личном отторжении, а об общественном. О неприятии личности или группы людей, выделившейся из общей массы.
Быть отвергнутым одним человеком или небольшим коллективом – это одно, а вот если всеми или большинством – совсем другое. Появляется неприятное ощущение – чужой, отвергнутый всеми!
Стадное чувство имеет глубокие корни. Первобытно общинный строй существовал десятки тысячелетий и этот ген очень устойчив. Совместное проживание требовало определенных правил выживания. Точно так же как у муравьев, пчел или стадных животных.
Непременное правило: в стаде должны все быть одинаковыми. Простейший наглядный пример – альбиносам выжить всегда труднее. Не случайно не приспособленных к жизни людей называли «белыми воронами» а сейчас «ботаниками». Такие особи всегда стремились к уединению.
Их не любили, сторонились, а порой изгоняли.
Как-то прочел умную мысль с которой полностью соглашусь:
Люди, живущие не по закону своего социума, становятся изгоями…
Так уж получилось, что такими людьми мне не раз приходилось встречаться. После разговоров по душам о несправедливости их чувства и мысли отразились в моем посвящении им:
ИЗГОЙ
Он изгой в этом мире устоев,
Он немой среди тех, кто молчит,
Рана в сердце болит – беспокоит,
И душа, вся в оковах кричит.
Мысль одна не дает все покоя,
И мешает заснуть по ночам:
– Крест изгоя на мне! – Крест изгоя!
Я повсюду чужой – здесь и там!..
Суждено ли ему к нам вернуться?
Был, мне помнится, случай такой.
Вряд ли —
вновь от него отвернуться
Он такой уродился – ИЗГОЙ!
Тема людей отвергнутых обществом не нова. О них писали как наши, так и зарубежные классики. Виктор Гюго в своем романе «Отверженные» определил их основную причину их внутренней неустроенности:
Недостаточно быть счастливым, надо быть в мире с самим собой.
Если совсем уже просто – жить по совести. Быть самим собой отваживаются немногие – единицы. Они становятся укором окружающим и этим становятся неугодными. Это люди не стадные – личности, ставящие общественные интересы выше личных.
Согласитесь – это парадокс!
Довольно часто собственным примером ведут людей к лучшей жизни, жертвуя своим благополучием и даже жизнью. Примером самопожертвования был и остается Иисус Христос.
Хочу рассказать о таких личностях – древних изгоях: – отшельниках и бродягах,
– вольнодумцах и бунтарях.
– революционерах и моих современниках – диссидентах.
Исторические очерки покажут взаимоотношение таких личностей и общества уже в древние времена. Биографические о более близкой нам истории бурного ХХ века.
В них можно будет найти много примеров, дающих ответы на многие вопросы и сегодняшней жизни.
На самом деле материал для этой книги копился несколько десятилетий. Именно с того времени когда стал «прозревать», протирая замыленные глаза.
В СССР тогда полным ходом шла перестройка. Я работал инженером на передовом заводе, а рядом оказались «изгои» советских времен – диссиденты. Хотя и я тоже числился вольнодумцем местного пошиба. Это нас и сблизило.
Перебирая свои бумаги наткнулся на стихи из прошлого века. Уже в самых ранних, кухонных прибаутках конца 80-х нашел тот переломный момент расхождения личных приоритетов с бывшими друзьями-товарищами:
Сидим вдвоем – он залпом пьет —
а я потихоньку тяну…
Он думает только про свой огород —
а я за всю нашу страну!
Чем дальше в стране перестраивались, тем чаще ощущал себя одураченным, а заодно беспомощным.
Однако время вспять не повернуть и в прошлого исправить невозможно. Понимал, что время потеряно и учили нас не тому и воспитывали не так:
Я учился плохо, не скрываю,
Чувствовал, – учили не тому,
Троечки с натугою сшибая,
Лишь теперь я понял, почему
Так зубрёжку раньше уважали,
Ставя во главу «от сих – до сих».
Если ж вы вопросы задавали,
То придурок, а скорее псих.
Слава Богу, кончилось то время,
Хоть другое и не началось,
У меня ещё свободно темя,
Что себе оставил на авось.
Новое авось туда вольётся,
Выльется народу во блага
Только вот народу горько пьется,
А вокруг копыта и рога…
Жизненного опыта еще было маловато, а вот вольнодумства и наглости в достатке. К тому же гласность объявили. Писал о том, что видел и насколько ума хватало.
Поначалу шли наблюдения:
В коридорах власти очереди к кассам – обычное явление.
Толпою руководят не те, у кого сильнее разум, а обычно те, у кого громче голос.
Потом пришло осмысление и определенные выводы:
Общественное мнение обычно работает на ту часть общества, которая имеет вес.
«Теневой» бизнес – это возможность обрести место под солнцем.
Всего-то и надо – хлеба и зрелищ. Народ всегда спокоен, когда он переваривает пищу и с жаром обсуждает навязанные чужие проблемы.
Из слова громкого служить,
Мне нравиться концовка – жить,
Ну а начало слова – слу —
Пускай достанется ослу!
Дураки собираются в стаю
Но на юг что-то не улетают.
Дураки собираются в стадо
Их пасти совершенно не надо.
А бывает что прут косяками
И кричат, что мол, сами с усами…
Пусть кучкуются, пусть табунятся,
Не страшны они – пусть порезвятся.
Страшен только дурак – одиночка:
Встанет сверху, – и всем будет точка!
Писал это в запале о директоре-самодуре своего предприятия. Но первые ценители уважительно смотрели и говорили:
– Эка ты замахнулся! – имея в виду руководителей страны.
.
Обещаниям верили и одобряли
Фактически это была не власть народа, а власть от имени народа. Власть захваченная в 1917 году путем переворота. с невыполненными обещаниями:
Заводы – рабочим! Землю – крестьянам!
На тот момент с руководством страны у нас действительно были проблемы. Это были личности но не того масштаба, а скорее даже и не личности. Народ, воспитанный на непререкаемых авторитетах вождей, постепенно начинал прозревать.
И я был в первых рядах – занялся самообразованием. Но полного осмысления очередного исторического зигзага еще не было. Были лишь ощущения жизни в каком-то дурдоме, а мысли и чувства рождались на эмоциях. Писал без какого-либо философского подтекста. Однако много позже этот подтекст проявлялся все больше:
Покрашу волосы и прочие места
В любимый цвет, – какой, еще не знаю.
И сяду на скамейку у куста
