– Он мне изменил, – сказала она спокойно и так между делом, что я не сразу осознала смысл слов.
Только что она щурилась на блики солнца на воде, всплескивала руками, следя за дочерью-разбойницей, которая отнимала у какого-то несчастного мальчишки надувной круг, обмахивалась ладонью, жалуясь на жару.
Вздыхала:
– Даже вечером никакой прохлады! Духота!
И так же деловито, глядя в сторону, продолжила:
– Они вместе работают. Не знаю, подчиненная или клиентка, но в командировке были вместе. Никогда не думала, что такое случится со мной.
Я все еще тормозила с реакцией.
Невозможно среди всей этой суеты с поиском в недрах сумки темных очков и бутылки воды, с болтовней о работе и кулинарных рецептах сразу уловить страшный смысл, спрятанный за ее спокойным тоном.
Полина – одна из моих немногочисленных подруг. Я не люблю окружать себя толпой людей, лишь бы было шумно. Каждый человек в моем кругу – тщательно отобран, проверен временем и обычно – редкий бриллиант.
Полина очень умная и тонко чувствующая, но закрытая, даже строгая.
Рожденная в семье университетских преподавателей – ее дед в советские времена даже был ректором одного из институтов. Потомственная интеллигенция, коренные москвичи.
Рядом с ней я всегда ощущала себя немного неуклюжей, не очень умной и слишком громкой. Она была настоящей ледяной королевой. Из тех женщин, первое чувство при виде которых – восхищение. Я гордилась тем, что она тоже выбрала меня в друзья.
Наверное, она иначе и не могла рассказывать о самых страшных ударах судьбы – только вот так, почти без эмоций.
Держа лицо.
А ведь у них с мужем была такая красивая история!
Каждый, кто видел ее рядом с высоким импозантным Германом, которому безумно шли строгие костюмы и дорогие часы, сразу признавал, что они идеальная пара. Оба умные, красивые, статные – и будто немного не из нашего века, настолько подчеркнуто уважительно обращаются друг к другу.
Но безумия любви это не отменяло. В начале их истории были цветы охапками, бесконечные беседы о книгах, спектаклях, музыке, обожание, восхищение, предложение через неделю, свадьба в Грибоедовском загсе и, как высшая степень их любви – рождение красавицы-дочки с золотыми локонами и голубыми глазми, подарочной девочки-вундеркинда.
И после этого всего – измена?
Невозможно.
Истерики, чтение переписок, контроль, вранье – вся эта бытовая грязь?
Нет, вообще не про них.
Потому так дико было слышать рассказ Полины здесь, у лесного пруда, куда мы выбрались жарким московским летом выгулять детей у воды.
Дико – вот то самое слово.
Подобная пошлость просто не могла случиться в их идеальной семье, где оба даже спустя десять лет брака обожали друг друга.
Так и хочется спросить – ты не ошиблась, Поль?
Гер ведь не мог…
Но я точно знаю, что мог.
– Знаешь, кто она? – спрашиваю я с замирающим сердцем.
– Нет, видела только профиль ВКонтакте, но он закрытый. На аватарке котенок, имя выдуманное. Я все перерыла, но больше никаких зацепок.
И я осторожно выдыхаю.
С облегчением. И виной.
Потому что та, с кем он ей изменяет – я.
Сейчас. Ну здравствуй, Лана
Я не знаю, что говорить.
Я бы не знала, что говорить, даже если бы это было не про меня.
Я просто слушаю Полину, пока она рассказывает, как проснулась ночью от сообщения на телефоне Германа. Он, как обычно, работал допоздна в своем кабинете.
В темноте спальни экран обжег глаза светом, она потянулась за телефоном, чтобы выключить его – и увидела всего одну фразу. Совершенно невинную фразу, но она перевернула все внутри нее.
Она поняла сразу.
Вот просто сразу, всем сердцем.
Я молчу, пока она говорит. Молчу, обдираю травинку губами, и горький сок растекается по языку. Внутри сосущая пустота, тоннель, ведущий в черноту космоса, в котором воет ветер.
Вина. Стыд. Страх.
Облегчение.
Легкие жжет, будто я бежала изо всех сил, а теперь все – дистанция кончилась, и я сижу на траве, дышу сквозь боль и чувствую дрожь во всем теле.
Она узнала.
И еще внутри ощущение беды. Которая уже случилась.
Кончился наш медовый месяц.
Наш бедовый месяц.
Полгода пряток, сопротивления чувствам, стертых номеров, стертых слизистых, срывов, когда мы не выдерживали и, наплевав на все клятвы, снова неслись навстречу друг другу.
Ожидания.
Ожидания беды.
Телефон звякает уведомлением. Я поспешно подхватываю его – на экране реклама, но я все равно открываю мессенджер и пишу Герману:
«Встретимся в офисе?»
Никакой конкретики, ничего личного.
Привычка.
Ни мой, ни его телефон не мониторят… не мониторили до сих пор.
Но мы привыкли общаться максимально нейтрально, просто на всякий случай. Никаких «спасибо за прекрасную ночь», никаких «а твоя жена не догадывается, хахаха, как и мой муж», ни в коем случае. Под запретом даже «доброе утро».
Не помогло.
«Извини, сегодня никак, дома что-то случилось, Полина просила приехать пораньше».
Я хмурюсь.
– Что там? – спрашивает она.
– Да у мамы опять какие-то опять проблемы, просит заехать, – привычно вру я.
– Давай я твоих мальчишек домой закину, – предлагает Полина. – Я все равно уже собиралась сворачиваться. Хочу поговорить сегодня с Германом. Как думаешь, я заслужила правду?
– Конечно, – киваю я, и внутри взвывает что-то страшное. Наверное, совесть. – Да, спасибо, закинь. Муж уже дома, он встретит.
«Вот об этом я и хотела поговорить», – пишу по дороге к стоянке.
Утрамбовываю Макара и Никиту на заднее сиденье вместе с их надувными кругами, подстилками и зонтиком от солнца, киваю Полининой дочке, разворачиваюсь и иду к дороге, сжимая в руке вибрирующий телефон.
– Что случилось? – спрашивает Герман, не тратя времени на приветствия.
Я машу подъезжающему такси и сажусь в салон, отряхивая песок с босоножек.
– Она все узнала.
В трубке молчание.
В молчании – пустота.
Мне кажется, там, на другом конце натянутой между нами нити из телефонных волн и ожидания, распахивается та самая черная дыра и в ней начинает гудеть вакуум космоса.
Таксист ловит мой взгляд в зеркале заднего вида и тут же отводит глаза.
– Гер…
– Насколько – все?
Голос напряжен и холоден.
Я зажмуриваю глаза, внутри все сжимается от чувства вины.
Потому что я – виновата.
Виновата только я.
– Что у тебя есть любовница.
– И что это ты?
– Нет, про меня не знает.
– Хорошо, приезжай в офис.
Таксист снова бросает на меня быстрый взгляд. Он сделал музыку потише, не пытается ни с кем переписываться, не рассматривает со скуки окружающие машины на светофоре. Все его внимание – на наш разговор. Кажется, у него даже уши слегка развернулись назад.
За окном машины несется летний вечер. Бесконечно долгий оранжевый закат, отражающийся в голубоватых окнах небоскребов. Зажигаются вывески баров, за высокими окнами ресторанов расставляют тарелки официанты в белых рубашках. Город готовится к пятничному вечеру. Загулу, отрыву, празднику конца недели.
