– Явился какой-то мальчишка, господин. Он говорит, что кто-то ждёт вас в чайной, на южной улице, но кто – не признаётся.
Лицо моё просветлело. Перехватило дыхание! Слуга посторонился, заметив такую перемену, а мои ученики подняли носы от своих табличек. Нервно пригладив бороду, поправив чернильницу на низком столе у своих колен, я тихо сказал слуге:
– Хорошо, ступай… И скажи, чтобы подготовили коня и одежду.
Жаркий солнечный свет пробивался сквозь шёлковые занавеси на резных окнах. Два десятка любопытных мальчишеских глаз смотрели на меня с узорчатого ковра, выстилавшего зал для занятий.
– Увы, но урок мы закончим сейчас же, – едва сдерживаясь, чтобы не вылететь вон, заговорил я. – Вашему учителю нужно срочно покинуть дом.
Те, кто сидели подальше, переглянулись со скрытым ликованием. Первые же ряды не могли себе этого позволить и слушали меня внимательно, только лишь блестя глазами.
– Сейчас посмотрим, что вам задать, и вы можете идти… – дрожащей рукой я неловко взял со стола тяжёлую, скованную позолоченными углами книгу. – А ваши родители, если не поверят, что я вас отпустил, могут прислать сюда слуг за подтверждением.
– Да, мудрейший! – на уроках таким стройным хором они не отвечали.
Мне самому, точно как этим мальчишкам, не терпелось поскорее вскочить и вырваться на свободу! Я знал, какой человек ждёт меня в южной части города. Я ждал этого человека целый год! Я так надеялся, что этот человек придёт раньше! И уже почти перестал ждать.
Переодевшись, я дал указание старой служанке, управлявшей домом, приготовить ту комнату, что уже давно была выделена для неизвестного гостя.
А точнее, для гостьи.
– Ну наконец-то мы посмотрим, кто это есть! – проводив меня, сказала она слугам.
Терпения не было, и я решил идти пешком, приказав оседлать коня и привести его за мной следом. Ведь верхом можно запросто застрять на этих узких цветных улочках, да и привлечь к себе лишнее внимание тех, кто меня здесь знает. Минула лишь половина тех часов, что считаются утром, и поэтому мне пришлось пробираться через всех торговцев южной стороны Города Семидесяти Четырёх Башен и вереницы их покупателей. Но каждая лишняя минута ожидания казалась такой счастливой!
«Вы что же, рискнёте всем, что у вас есть? – вспоминал я собственные слова годичной давности. – Но зачем?»
«Да у меня ведь нет ничего! Поэтому нет и никакого риска».
«А ваша жизнь?!»
«Если не хотите брать меня с собой, так и скажите. Если уж люди проходят пустыню в одиночку, то и я как-нибудь смогу».
Всего лишь несколько минут, и я снова услышу этот полный жизни голос!
Чайная, украшенная косыми солнечными лучами, уже была полна народом. Музыкант неторопливо перебирал струны, а толстые ковры на стенах подсвечивались кованными светильниками.
Но где же она?!
Цель мне указал мальчишка-подавальщик в цветастом кушаке. Ведь сам я никогда не узнал бы в этой блёклой фигуре в углу свою давнюю соратницу по приключениям.
Она сидела, скрестив ноги, на ковре у самого дальнего стола – прислонившись к тёплой стене, словно во хмелю. Лицо её скрывал пыльный, истерзанный ветром пустыни шарф, а всю одежду (ту самую, что была на ней и год назад!) покрывал такой слой рыжей пыли, что даже странно, как хозяин позволил ей войти! Завидев меня из тени, блёклая фигура устало выпрямилась.
– Вы сейчас наверняка думаете, как меня сюда пустили… – из-под шарфа донёсся знакомый, но теперь будто ссохшийся за недели молчания голос.
– И как же тебя пустили?
– Я сказала, что я – приёмная дочь духанщика Марши́. Шучу, я не стала бы позорить его честное имя.
Откинув полы верхних одежд, я поскорее сел напротив и нетерпеливо стал разглядывать во что же она превратилась за год скитаний.
– Здравствуй, – не веря себе, сказал наконец.
– Здравствуйте, мудрейший…
Она обнажила голову, и теперь можно было убедиться, что это действительно та, кого я ждал. По-прежнему юная, с почти нетронутыми солнцем светлыми волосами и кожей, но повзрослевшим, тяжёлым от усталости взглядом.
Моя злосчастная бродяга. Год назад ты была словно молодой зверь, готовый сорваться с места в любой миг, чтобы нагнать свою цель. Спина твоя всегда была прямой, кулачки сжаты. А теперь? Губы лишились цвета, лицо безвольно, глаза красны от песка.
– Почему ты так долго не приходила?
– Вы же сами знаете, какой долг на мне висит… А сейчас мне просто захотелось вас повидать. Если я, конечно, вас не стесню…
– Ты же знаешь, я жду тебя так давно!
Вновь подошёл мальчишка, затянутый расписным кушаком, и я велел принести вещи молодой госпожи. Но она прервала меня:
– А нет вещей.
– Это поправимо!
– И коня тоже больше нет…
– Куда же всё подевалось?
– Раздала, – пожала она плечом.
– Что ж, кому-то всегда нужнее.
– Сегодня даже вода закончилась, а фляга треснула…
Вдруг руки её опустились – чаша в них была пуста. Она подняла на меня свои светлые глаза, с которых медовое вино смыло пыль безразличия, и произнесла капризно, как ребёнок:
– Я устала!..
Конечно же ты устала, неразумное дитя! Я помогу тебе подняться с подушек и поведу на раскалённую утренним солнцем улицу, где меня ждёт тот самый конь, что ещё помнит наше с тобой странное путешествие. Он повезёт тебя в мой дом, который, как я молю небо, станет и твоим.
Мы встретились чуть более года назад. Тогда я возвращался на родину после пятнадцати лет службы царской семье Магораха. Все эти пятнадцать лет я был учителем наследника, и теперь, когда его образование было закончено, нам пришлось попрощаться. С большим сожалением! Принц хоть и был своенравным юношей, но искренне любил меня и те науки, которые я ему преподавал. Я держался в стороне от дворцовых интриг, и все свои силы посвящал будущему царю, который для меня так и остался озорным ребёнком. Нынче же он превратился во взрослого юношу, и школьные предметы остались позади. Он уговаривал меня остаться, быть его советником или же просто жить при дворце, как члену семьи, но я не хотел менять своё ремесло на праздную или полную политики жизнь.
Я принял решение вернуться туда, где родился и вырос – в Город Семидесяти Четырёх Башен, царство без правителя, столицу всех наук, управляемую советом из семидесяти четырёх учёных мужей. Там я получил своё образование, вступил на путь наставника и, отличившись на поприще простого учителя, дорос до приглашения стать учителем придворным. Тогда мне ещё не было и тридцати лет. Теперь же, пройдя эту ступень, я мог вернуться и на заработанное состояние открыть свою собственную школу математики, астрономии и поэзии. Я мог бы готовить молодых людей к поступлению в студенты к учёным Башен, а в будущем, возможно, если мои воспитанники отличатся, сам стал бы одним из семидесяти четырёх мужей-правителей. А более высокого звания на моём поприще не существует.
