Откуда ни возьмись, пришла эпидемия. Коронавирус. Появилось новое слово: «Пандемия».
Я не испугалась, потому что этот вирус где-то вне меня, как война в Сирии. Однако в телевизоре стали показывать больницу в Коммунарке и врачей, одетых как космонавты.
Коммунарка находится неподалеку от дачного поселка, в котором я живу-поживаю. От моего дома до больницы минут пятнадцать на машине. Если что – знаем, куда ехать. Однако не хочется перемещаться из уютного рая в дом скорби.
В Коммунарке уже обитает певец Лещенко с женой. Наверняка ему создали особые условия пребывания. Мне не создадут. Меня никто не знает в лицо.
Заболел известный кинооператор Валерий Шувалов. Его тоже никто не знает в лицо. Операторов не знают, они по другую сторону камеры.
Валерий позвонил своей подруге режиссеру Алле Суриковой и попросил: «Вытащи меня отсюда. Здесь плохо. Ко мне никто не подходит. Я умираю».
Алла, верный человек, тут же позвонила главврачу больницы. Представилась, попросила создать условия для Шувалова – он не такой, как все. Он талантливый, знаменитый.
Врач выслушал и сказал: «Перед смертью все равны».
Валерия все же куда-то перевели, но поздно. Он умер.
По телевизору сообщают количество заболевших и умерших. Счет идет на тысячи.
Приходит на память эпидемия гриппа испанка, унесшего Веру Холодную – звезду немого кино. Вертинский по этому поводу написал романс: «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Никого теперь не надо вам, никого теперь не жаль».
Замечательные слова. В чем содержание жизни: кто-то очень нужен и кого-то очень жаль. А смерть зачеркивает всякую привязанность и сочувствие.
В моем поселке никто не заболел, но я на всякий случай не выхожу за калитку. Сижу за забором. Иногда ближе к ночи выползаю на прогулку. Горят фонари. Пусто, как на луне. Красиво и таинственно. Оживают вампиры и тихо следят из-за деревьев. Выжидают.
Вдоль дороги заборы, скрывающие неслабые особняки, как в Голливуде.
Поселок утопает в деревьях. Преобладают ели, нагоняя мрак. Красиво. Сколько раз уже было так: луна, природа, красота, – пора привыкнуть и не замечать. Но глаз не замылился. Я каждый раз поражаюсь: велики дела Твои, Господи…
Карантин. Мэр Москвы запрещает выходить из дома.
У меня есть двадцать соток личного пространства. А как же выходят из положения те, у кого нет дачи?
Ко мне приехал родственник. Его цель: поменять зимние колеса на летние. Он держит колеса в моем гараже. Родственник ко мне не подходит, мы соблюдаем дистанцию. Приходится кричать. Я кричу:
– Как дела?!
– Лучше Коммунарка! – кричит он.
У моего родственника двое маленьких детей, жена и собака. Дети визжат, собака лает, жена лезет на стену. Жить в вакууме квартиры – испытание.
Я не чувствую вакуума. У меня достаточно личного пространства, но я испытываю недостаток общения. Оказывается, общение с себе подобными необходимо. Поэтому принято посещать больных. Происходит обмен энергиями. Это что-то вроде сквознячка, свежего воздуха. Необходимо проветривать помещение своей души.
Остается общение по телефону. У меня есть родня и две близкие подруги. Плюс вся страна.
Звонят даже из Америки. Благодарят. Я говорю «спасибо» и замолкаю. Я не знаю, что можно еще сказать незнакомому человеку.
Моя любимая дочь устает от моих телефонных посещений. Я это чувствую. Молодые и старые живут на разных скоростях. Ее тянет вперед, а я – тормоз. Мне кажется, что я все еще молодая, красивая и прогрессивная. Но я ошибаюсь. Я родилась в первой половине прошлого века. С тех пор мир изменился. Пришел интернет и все перевернул.
Изменилась мораль. То, что раньше считалось позором, а именно потеря девственности до свадьбы, сейчас называется «гражданский брак». Это нормально. Выросли, как грибы, гомосексуалисты. Раньше, даже при моей жизни, их сажали в тюрьму (Параджанов, например), а теперь это вошло в моду.
Много чего изменилось, не всегда в лучшую строну. Бесплатная медицина стала платной, бесплатное обучение стало платным. Лечение и обучение превратились в проблему. Зато упал железный занавес. Мир стал открытым. И выяснилось, что Запад не так лучезарен, как казалось раньше из-за железного занавеса.
Мои подруги – мои ровесницы. Мы дружим всю жизнь. Раньше у меня к ним была куча претензий. Мы выяснялись и ругались. Сейчас – ни одной. Только бы жили, только бы журчал в трубке их драгоценный голос. Они – мой спасательный круг, который держит меня на поверхности океана. А рядом тонет «Титаник» – некогда роскошный в огнях. «Титаник» – это и есть наша жизнь, прежде яркая, непотопляемая в страстях.
Иногда в трубке раздаются мужские голоса. Осколки прежнего сервиза.
Однажды позвонил незнакомый человек. Представился, намекнул на сватовство. Он вдовец, генерал и мой поклонник с давних времен. Единственное неудобство: у генерала рак поджелудочной железы, но он к нему привык. Зато у него генеральская пенсия.
Я сказала: «Надо подумать», и вежливо попрощалась. Зачем хамить генералу?
У меня поменялись вкусы. Раньше мне нравились мужчины интеллектуальные, высоколобые, желательно лауреаты Нобелевской премии, в крайнем случае, народные артисты. Возраст не имел значения.
Сейчас я с удовольствием слушаю группу «Лесоповал». Меня завораживает солист в блатной кепочке.
В моей жизни никогда не было таких персонажей. Другой круг общения. Не туда смотрела.
Возвращаясь с прогулки, я спрашиваю свою помощницу: «Мне звонили?» Она отвечает: «Никто вам не звонил, никому вы не нужны». Хорошее название для книги: «Никому вы не нужны», типа «Полковнику никто не пишет».
Полковнику не пишут, мне не звонят. Почему? Потому что не нужны.
Не нужны – и не надо. Раньше хотелось жить интересно. А сейчас хочется жить долго. Долголетие – это тоже победа.
Все удовольствия приносит тело: еда, секс, впечатления. На тот свет уходят без тела, значит, и без удовольствий. Что остается? Верующие говорят: душа. А что такое душа?
Главное не знать, а верить. Вера выше знания. Иначе зачем Богу было создавать такую сложную машину, как человек? Зачем протягивать его через года, через испытания, через любовь? Чтобы потом скинуть с древа жизни и затоптать? А куда деваются наши слезы, наше счастье, наш каждодневный труд?
Чем можно занять себя на карантине? Книги.
Чтение – это пассивное творчество. Но не всякое чтение. Есть книги, которые я читаю по восемь раз, и не надоедают. А есть писатели-классики, которых я не читала, и не тянет.
Лев Николаевич многословен, даже болтлив. У него встречаются предложения в семнадцать строчек. Бунин прочитал Анну Каренину и сказал: «Я бы ее переписал».
Лев Николаевич в восемьдесят лет рванул из дома. Почему?
Варианты: устал от жены. Они все время ругались. У Толстого толпа детей. Всех надо обеспечить. А Лев Николаевич под влиянием проходимца Черткова все свое литературное наследство завещал народу. На месте Софьи Андреевны я бы тоже взбесилась.
