ФЕДОР – бомж, без определенного возраста.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ – бизнесмен, 40 лет.
Ранняя осень. Ночь. Аллея городского парка. Вдали видны силуэты высотных домов. Тускло светит единственный фонарь, под которым стоит скамейка. Рядом с ней тумба со штырем для флага или транспаранта.
По аллее бредёт мужчина невысокого роста с давно небритым лицом в старой затасканной одежде. В руках грязная сумка, в которой что-то лежит. Замечает рядом с фонарем бутылку, поднимает её, с задумчивым видом рассматривает горлышко, не побито ли, потом кладёт в сумку.
ФЕДОР (разговаривает с Богом). Спасибо за бутылку. Завтра сдам…У меня уже штук семь есть, будет на что хлеба купить. (Садится на скамейку и смотрит на ночное небо.) Звё-ёзды… Красота-то какая. Ты-то, Господи, наверное, привык к этому, всю жизнь живёшь среди них. А для меня каждая звёздная ночь как подарок. Звёзды так и манят к себе… так и манят… к ним не привыкнешь…
Думаю, тебе они тоже нравятся. Сидишь Ты сейчас где-нибудь наверху и любуешься ими так же как и я…Н-да… А я ведь сегодня не выдержал Твой экзамен, не выдержал…Каждый день Тебе его сдаю… и каждый день не могу сдать. (Машет рукой.) Да ты и без меня всё знаешь. Украл я булку-то… Ты учил – не кради, а я украл. Осуждаешь?…Молчишь?… Осуждаешь, значит. Есть я хотел… Хоть бы Ты сказал что-нибудь, а то всё молчишь, молчишь. Хорошо Тебе, Ты есть никогда не хочешь. А я человек… Да нет, какой я человек? Человечишка я – есть хочу каждый день. Грешен, Ты уж прости… Н-да… (Ложится на скамейку.) Устал я… Устал от жизни… И как это Ты не устаёшь? Откуда силы берёшь? Научи, Господи. (Встает со скамейки.) Прохладно… (Ворчит.) Зачем тебе эта прохлада нужна? А? Неужели нельзя сделать потеплее?… Нельзя?…А если только в парке?…Тоже нельзя?…Ладно, не делай теплее, из-за меня не надо. Да и сна уже всё равно нет. (Задумывается.) А я ведь тебе с самого начала, знаешь, что хотел рассказать? Ты-то, конечно, знаешь, но я всё равно расскажу. Сегодня утром жену свою видел… бывшую, конечно. Пополнела, морщин стало больше, а так ещё ничего… ничего. Она же меня лет на пятнадцать моложе… Ну да… Но я не о том хотел тебе сказать, не о том…Чужая она стала… Мимо прошла, не заметила. А может и заметила, да виду не показала. Я ведь теперь кто?… Н-да… Думал, увижу её и что-то внутри дрогнет. Боялся этой встречи… избегал… А не дрогнуло…нет. И я понял, что простил её, зла не держу, нет, не держу. Потому как через это её зло я к тебе пришёл, Господи. За такое благодарить надо. (Опять смотрит на звездное небо.) Ах, красота-то какая! Вот сейчас на тумбу заберусь, чтобы поближе к Тебе быть, Господи. И мы вместе с тобой на звёзды посмотрим. (Забирается на тумбу, сидит, скрестив ноги и ухватившись за стержень.) Вот так бы и сидел, Господи, с тобой всю жизнь. И больше ничего не надо… И людей не надо. (Смотрит на ночное небо в полном отрешении от всего.)
С противоположной стороны идёт пьяный хорошо одетый мужчина
в длинном чёрном плаще и шляпе. Он доходит до скамейки и тяжело падает на неё, вытянув поперек аллеи длинные ноги.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. О-о! Наконец-то! Ноги гудят… Что за город?
(Достает из кармана пачку сигарет, вытаскивает последнюю сигарету и пытается её прикурить.) Ни одной скамьи… (смотрит по сторонам, куда выбросить пустую сигаретную коробку) и, конечно, ни одной урны… Воруют, всё воруют… даже урны. (Бросает пачку. Она попадает в бомжа. Тот не реагирует, сидит, смотрита на звезды.) Интересно, что они делают с ними? Ну, скамейки можно на даче пристроить. А бетонные мусорки… в таком количестве? А? Под цветы для любимых женщин?… Или шампанское в них охлаждают?… Бр-р… (поёживается) похолодало… (Достает из кармана начатую бутылку.) Дерьмовый день… (пьёт из бутылки) и коньяк – дрянь… (Говорит иронично, глядя на бутылку.) А что вы хотели, Владимир Сергеевич? Какой день – такой и коньяк. (С тоской.) И домой не хочется, не хочу видеть эти рожи… О-ох! Сейчас чихну… (Чихает.) Кажется, простыл.
ФЕДОР (очнувшись). Будь здоров!
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Спасибо.
ФЕДОР. Господи, неужели Ты заговорил?
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Не немой вроде…
Оба удивленно смотрят в небо.
ФЕДОР. Господи, скажи ещё что-нибудь.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Зачем?
ФЕДОР. Не слышал Тебя ни разу, голос твой слух ласкает.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (закрывает глаза). Допился…
Сверху с тумбы падает Федина сумка. Владимир Сергеевич вскакивавает со скамьи и смотрит вверх. Замечает Фёдора.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Эй, кто там? Что за шутки? (Фёдор молчит.) А ну слезай…обезьяна…а не то полицию позову, они тебя живо спустят оттуда. (Грозно.) А может ты нечистая сила?
ФЕДОР. Н-нет…полицию не надо…(Спускается.)
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (рассматривает Фёдора). А я и вправду думал – обезьяна… Разочаровал ты меня, мужик, разочаровал. А чего ты там делал в такое время? Шпионил за полицией?
ФЕДОР. Нет, не шпионил…Звёзды смотрел.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Звёзды? (Удивленно смотрит на небо.) А с земли их уже не видно? Понимаю, ты из клуба любителей астрономии. Вам задание на осень дали: посмотреть на звёзды с тумбы?
ФЕДОР. Нет… просто… люблю смотреть на них.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. И давно это с тобой?
ФЕДОР (пожимает плечами). Не знаю.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, ты, мужик, даешь! (Обходит вокруг него.) Бомж, что ли?
ФЕДОР. Ну…
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Где живёшь?
ФЕДОР. Нигде.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Извини, не хотел тебя обидеть. Один нигде не живёшь?
ФЕДОР (после короткой паузы). Вдвоём.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А второй где? (Оглядывается.) На второй тумбе сидит? Тоже астроном, как и ты?
ФЕДОР. Нет…Пойду я…(Поворачивается и уходит.)
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Эй, погоди! Куда пошёл? Выпить хочешь?… У меня сегодня похороны… (Фёдор уходит.) Ладно, чеши отсюда. Дышать легче. (Садится, откинув голову на спинку скамьи и глядя в небо.) Щас-с спою… (Поёт.)
Ой, мороз, мороз, не морозь меня.
Не морозь меня, моего коня…
(Обращается сам к себе с удивлением.) А причём тут конь, Владимир Сергеевич? Похороны нынче только ваши… Не надо тащить в могилу собственный мерседес.
Правильно, полностью с вами согласен. (Чокается бутылкой с тумбой и отпивает глоток.) Владимир Сергеевич, разве на похоронах поют такие песни? Понятия не имею, что на них поют…(Задумывается.) Блин, ни одной похоронной песни не помню… Чему меня учили в школе?! А?! (Вспоминает.) Во!
У дороги чибис, у дороги чибис
Он кричит, волнуется дурак…
Хм… (отпивает еще глоток) оттого и волнуется, что – дурак. Одни походные и учили, ни одной тебе застольной, ни одной похоронной песни…(Кричит во тьму.) Дураков из школы навыпускали! Вот теперь даже на своих похоронах спеть не могу! (Ложится на скамью.) Всё, концерт окончен. (Складывает руки на груди и закрывает глаза.)
