Плетеное кресло оказалось ужасно неудобным – прутики из ротанга больно впивались в задницу. Егор досадливо поморщился, но с места не сдвинулся: всё его внимание было приковано к экрану ноутбука. Из-за палящего мальдивского солнца лицо Пашки превратилось в едва различимую тень. Оно и к лучшему – меньше всего Егору хотелось пялиться на задолбавшую до чертиков гримасу сочувствия.
– Я проверил таск-трекер. Вы так и не зафиналили цели на новый квартал? В проекте только наброски с последней стратсессии.
– Завтра утром всё зафиналим. Осталось только…
– Какую цель поставили по европейским рынкам? – перебил Егор. – Последний маркетинговый отчет будто на коленке после дикого бодуна писали, на него нельзя полагаться.
Тень на экране заёрзала; на секунду повисла неловкая пауза. Егор точно знал, что сейчас услышит, и Пашка его не подвёл:
– Дружище, ты нахрена звонишь?
Хороший вопрос. Отличный, если уж на то пошло. Егор откинулся на спинку кресла и отвернулся от ноутбука. Океан ослеплял искрящейся на солнце безбрежной синевой, но на горизонте уже собирались грозовые тучи – в тропическом раю полным ходом шёл сезон дождей. Пора бы вытащить пятую точку из неудобного кресла и присоединиться к жене: отсюда, с балкона, Вика казалась брошенной на шезлонг сломанной куклой. Нужно вырвать её из этого жуткого оцепенения, растормошить, вдохнуть жизнь, пока беспросветная пелена дождя не загонит их обратно на виллу. Нужно, конечно нужно – и всё же Егор никак не мог заставить себя спуститься к ней.
– У нас тут всё схвачено, так что отдыхайте, приходите в себя, – не дождавшись ответа, продолжил Пашка. Он помолчал, будто сомневаясь, стоит ли спрашивать, и всё же решился: – Как там Вика?
А вот это дебильный вопрос. Ответ и без того ясен, так зачем мутить воду? Недели сменялись месяцами, а Вика по-прежнему оставалась лишь бледной тенью себя прежней. Егор не помнил, когда последний раз видел её улыбку, зато слёзы лились каждый день, как по расписанию. Он больше не мог найти слов утешения – запас красноречия давно иссяк. Время шло, ничего не менялось, и теперь Егор всё чаще ловил себя на мысли, что Викин плач вызывал в нём постыдную злость: да, не ему пришлось рожать мертвое дитя, но он тоже потерял ребенка, ему тоже было чертовски больно. Океан горя должен был сплотить их маленькую семью; вместо этого ледяные течения скорби уносили их всё дальше друг от друга.
– Восстанавливается, – уклончиво ответил Егор. Он устало потер переносицу и вздохнул, признавая поражение: – Ты прав. Я знаю – у тебя всё под контролем, так что мне незачем тебя дёргать. Наберу как-нибудь на днях.
Тень на экране качнулась: Пашка явно собирался расчехлить пулемет утешительных речей и расстрелять коллегу длинной очередью дежурных фраз. От пустой трепологии в духе «если нужна помощь, ты только скажи» у Егора начиналась изжога, так что он не дал ему шанса: щелчком закончил звонок и захлопнул крышку ноутбука.
До пляжа было рукой подать, но путь показался до странного длинным: Егор запинался о раскаленный песок и шатался из стороны в сторону, словно с самого утра налегал на шоты в отельном баре. Вика не повернула головы, не шевельнулась, будто так и не услышала шагов: её тело оставалось до нелепости неподвижным, точно скованным параличом. Глаза были прикрыты, и всё же Егор сразу понял, что сном тут и не пахло – жену выдали напряженно стиснутые губы и пульсирующая на лбу венка. Значит маховик горестных мыслей работал без перебоев – впрочем, как и все последние месяцы.
– Пойдем поплаваем? – предложил Егор, присаживаясь на край соседнего лежака.
– Потом, – бросила Вика, не открывая глаз. Только вздернула подбородок, словно пыталась подтянуть лицо ближе к солнцу. Как назло, оно тут же скрылось за облаками; откуда-то налетел ветер, взметнув в воздух мелкие песчинки.
– Потом можем не успеть. Видела, опять тучи прут. Скоро снова накроет.
Вика долго не отвечала, лишь молча жевала нижнюю губу и хмурила брови. Вдруг резко распахнула веки и взглянула на Егора своими большими голубыми озёрами.
Озёрами, которые опять затуманивали подступающие слёзы.
– Мне что-то не хочется, – призналась она совсем тихо.
Откуда взялся этот виноватый тон? Когда наконец пропадут пропадом эти проклятые слёзы? Иногда Егору хотелось орать от бессилия: привычная жизнь ускользала сквозь пальцы, казавшийся крепким брак шёл трещинами, а похороненное глубоко в душе горе исходило кровью и гноем. И откуда только взялась уверенность, что отпуск может всё исправить? В турагентстве слова улыбчивой тётки – «Маленькая вилла при отеле, да ещё и на отдельном островочке – только вы, пальмы и океан!» – звучали ужасно соблазнительно. Воображение рисовало все прелести второго медового месяца. Только одно Егор не учел: вместе с солнцезащитным кремом, купальниками и масками для снорклинга они всё равно захватили с собой скорбь.
В воздухе мелькнула изумрудная вспышка – на ногу Вике вспорхнул маленький попугайчик. Черные глазки-бусинки, розоватая мордочка и грудка; пернатое создание деловито сложило зелёные крылья и склонило голову набок. Вика уставилась на птичку, Егор – на Вику. Он почти ждал, что жена легким кивком укажет на лежащий на пляжном столике смартфон: в прошлой жизни этот маленький эпизод непременно превратился бы в сотню фотографий и парочку восторженных постов в соцсетях.
Но Вика только дёрнула ногой, стряхивая незваного гостя. Попугайчик с обиженным «чвирп!» тут же исчез в вышине.
– Да что с тобой такое! – взорвался Егор.
Он вскочил на ноги и навис над женой. Схватить бы её за угловатые плечи и трясти, трясти, трясти без конца, пока из головы не выйдет вся дурь! Каждый имеет право проживать утрату так, как считает нужным, но Вика словно хоронила себя заживо вместе с погибшим младенцем. Егор в жизни не поднимал руку на женщину, но сейчас ему как никогда хотелось влепить жене терапевтического леща. Что-то же нужно делать, раз ничего больше не помогает?!
– Тебе будто нравится страдать! Даже не пытаешься отвлечься!
Усиливающийся ветер сорвал с Вики парео, обнажая отмеченный растяжками живот. Она вздрогнула, прикрылась руками, но даже не дернулась за улетающей разноцветной тряпкой. Так и глазела на Егора снизу-вверх; черты её красивого лица исказила уже хорошо знакомая ему гримаса «изо-всех-сил-стараюсь-не-разрыдаться».
Егор почувствовал себя самым последним подонком на земле. Но тормоза сорвало: существующий будто отдельно от него рот продолжал изрыгать яд:
– Столько всего можно сделать – плавать, кормить скатов, посмотреть фильмец, поесть в мишленовском ресторане, устроить романтик на пляже, да просто вусмерть нажраться в баре в конце-то концов! Но нет, тебе хочется просто ныть и ныть! Всё, смирись, Максимки больше нет! Но это не значит, что жизнь на этом закончилась. У нас будут ещё… Мы сможем… – Егор осёкся.
