– Где я?
Вопрос провалился во тьму, впитываясь в неё, как влага в рыхлую почву.
– Ещё не поняла? – эхом отразился ответ.
– А должна была?..
На этот раз вопрос иссох в чёрном полотне, не дождавшись ответа. Не последовало его и позже. Таинственный собеседник более не проявлял признаков жизни, но ощущение, что он здесь, было отчётливое.
– Эй? Отвечай!
Незнакомец был нем и недвижим. Его поведение напоминало игру. Странную, причудливую игру, потому что ощущения пока непонятной природы подсказывали: окружающая темнота – не просто область, лишённая света, а полуразумная субстанция, являющаяся с голосом если не одним целым, то точно его частью. Казалось, что неизвестный наблюдает не с одной конкретной точки, а отовсюду и сразу, будто имеет бесчисленное количество глаз.
– Так значит, ты не помнишь?
– Не помню чего?
– Своего прошлого.
И тут пришло осознание, что нет ничего – ни воспоминаний, ни личности, ни, похоже, даже плоти.
– Где я? – повторно был задан вопрос, уже не столь уверенно.
– Ты за порогом.
– За порогом чего? Смерти?..
Ответа не последовало. Да его и не требовалось, потому как молчание само по себе было согласием.
Странно, но вместо ужаса и страха было лишь безразличие. Такая страшная истина не шевельнула эмоций.
– Так, значит, я мертва?
– Хм, не совсем… пока не совсем.
– Это как?
– Твоё существование лишь условно можно назвать жизнью.
– Не понимаю.
– Ты – создание, чья плоть лишь тень образов, воссозданная из обломков желаний. Она существует, как призрак или мираж, не более.
– Тогда почему я здесь?
– Потому что в тебя утратили веру, – как приговор прозвучали слова.
Вновь наступило молчание. Роль тишины, видимо, заключалась в осознании и принятии, так как спустя время незнакомец продолжил:
– Вообще, интересный ты экземпляр.
– Почему?
– Потому что при всей своей незначительности, ощущаешь и воспринимаешь чувства, априори не данные тебе.
– Кто я?
Что-то лёгкое и прохладное начало касаться её, будто контуры плоти всё же имелись. Касания становились всё интенсивнее, а вместе с ними чёрная бесконечность стала бледнеть. Поднялся сильный ветер, который принялся размывать многослойную темноту. Она уплывала в незримую бездну, становясь тоньше и прозрачнее. Вскоре сквозь неё показались расплывчатые образы неопределенной формы, отдалённо напоминающие предметы быта людей. Когда всё закончилось, перед взором предстала впечатляющая картина: внизу, куда устремлялись шипящие дуновения, вращалась колоссальных размеров воронка. Она была настолько огромной, что каймы разглядеть не представлялось возможным. Заполняя собой внизу всё имеющееся пространство, она уходила даже за линии обозреваемого горизонта. Её горло являло собой пропасть, что сужалась ближе к основанию, но даже там, где своим щупальцем она должна впиваться в предполагаемое дно, диаметр колосса был не меньше Луны. Гигант медленно кружился, волоча по пустоте свои массы.
– Как думаешь, что это?
Рядом в невесомости парил сгусток чёрного пламени. Его жгучие лепестки вальяжно трепыхались, влекомые
порывами слабого ветра, слоняющегося по пустоте. В нём не было чего-то особенного, помимо лёгкого голубого свечения, редко пробивающегося из сердцевины воздушного костра. Ну и, конечно же, разума.
– Что такое? – вопросило чёрное пламя, почувствовав на себе пристальное внимание. Вопрос, заданный им, содрогнул что-то в сажистых недрах, и редкие голубоватые вспышки на миг стали ярче, брызнув россыпью искр.
– Мне почему-то казалось, что ты имеешь человеческую природу.
– Твоё предположение не лишено истины, потому что своим существованием мы обязаны ей.
– Мы?
– Именно, мы.
И действительно, вопрошающий сам выглядел как очаг, разве что цвет отличался – был абсолютно серым.
– Ну так что это, по-твоему? – вновь задало вопрос чёрное пламя.
Картинка стала отчётливее. Это было не зрение, а восприятие иного уровня, возможно, даже сакрального, позволяющее охватывать детали и фокусировать внимание везде и сразу. Стали отчётливее утопленные в теле воронки формы, утягиваемые её вращением – то были вещи, предметы, явления и даже живые организмы, знаний о которых у серого пламени не было, что не помешало ему их сразу узнать. Предметы человеческой мебели скользили друг над другом, врезаясь то в автомобили, вращающиеся вокруг своей оси, то в уличные фонари, хлещущие лучами в пустоту. Сшибали друг друга стулья и мойки, ванны врезались в оконные рамы, а двери то и дело распахивались в другие миры. Поток воздуха нёс за собой тарелки с едой, образы книг и отдельные строчки, воплощения людских фигур и бесформенных монстров. Непонятные карикатуры и отчётливые детали, размером иногда не превышающие блохи, а иногда – превосходящие целые города. А ещё животных, метеоритные дожди, людские улыбки, другие планеты, бездонные водопады и бланки контрольных для выпускного экзамена. Тут было всё, начиная от кухонных вилок и заканчивая бесконечными вселенными. Вся воронка состояла из этого сумбура.
– У меня нет даже предположения.
Угольного цвета создание не имело ничего общего с человеком, а соответственно и с проявлением человеческой мимики, но это не помешало ему ухмыльнуться.
– Это утроба для таких, как ты. Гнездо, в котором вы обрастаете коркой и скорлупой. Здесь вы пребываете, пока решается ваша судьба. Это воображение.
– Воображение?
Серое пламя с любопытством впилось восприятием в танцующий хаос.
– Впечатляет, не правда ли? Наверное, тебя мучает вопрос – чьё оно?
Подчёркивая важность момента, огневидное создание опять смолкло. Дав словам уложиться в сознании собеседника, оно продолжило:
– Это воображение человека, а ты, – оно словно посмотрело на серое пламя фантомным взором, – его ребёнок. Мечта.
После откровения пламя вновь смолкло.
– Утратил веру, значит?..
– Да, – с прискорбием ответил смолистый огонь. – Смотри.
Непонятно почему, но Мечта сразу поняла, куда следует обратить взор. Внимание проследовало за голосом, точно тот схватил за руку и повёл за собой.
Восприятие вновь многократно усилилось, сосредоточившись в маленькой области шевелящейся бездны. Она ширилась и росла, превращая крохи и песчинки в объекты планетарных масштабов, до тех пор, пока внимание не зафиксировалось на другом фиолетово-розовом пылающем очаге. Он пытался плыть против вращения сквозь миражи, чем-то похожие на кинофильмы, которые врубались в него, заставляя содрогаться, что только ускоряло встречу с неизбежным. Любопытно, что после каждого столкновения огонь впитывал в себя некоторые детали встречающихся объектов. То могли быть какие-то линии, цвета, либо просто образы многосложных геометрических форм, что отпечатывались на мгновение в теле огня фотографией, а далее растворялись. Иногда это были, конструкции состоящие из эмоций, воспоминаний и сладких снов, неподдающиеся описанию. Выглядело это очень красиво, во многом из-за того, что Мечта вспыхивала каждый раз ещё ярче, разбрызгивая вокруг снопы неоновых искр, и увеличивалась в размере, будто в неё подкинули дров.
