Чарльз Буковски - О любви

О любви
Название: О любви
Автор:
Жанры: Контркультура | Стихи и поэзия | Зарубежная поэзия
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2020
О чем книга "О любви"

Проникновенная и полная нежности коллекция стихов Буковски на тему, которая понятна и близка каждому. Прожженный циник и «старый козел» американской литературы открывается в этом сборнике с неожиданной стороны – рассказывая о дочери, о любовнице, о творчестве, о самом себе, он использует любовь как призму, в которой преломляются красота и жестокость мира, обнажающие человеческую хрупкость.

Содержит нецензурную лексику.

Бесплатно читать онлайн О любви


Charles Bukowski

On Love

Copyright © 2016 by Linda Lee Bukowski

© Немцов М., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Фотография на обложке: © Ulf Andersen / Gettyimages.ru.

Моя[1]

Она лежит комом.
Чувствую пустую громаду
ее головы,
но она жива. Зевает и
чешет нос,
натягивает покрывала.
Скоро я поцелую ее перед сном
и мы уснем.
А Шотландия далеко
и под землей
бегают суслики.
Я слышу моторы в ночи,
и по небу кружит
белая рука:
спокойной ночи, милая, спокойной ночи.

Привал[2]

Предаваться любви на солнышке, утреннем солнышке
в гостиничном номере
над переулком,
где бедняки выискивают бутылки;
предаваться любви на солнышке,
предаваться любви у ковра красней нашей крови,
предаваться любви, пока пацаны продают заголовки
и «кадиллаки»,
предаваться любви у фотоснимка Парижа
и открытой пачки «честерфилда»,
предаваться любви, пока другие – бедные
дурни —
работают.
Тот миг – до этого…
могут годы пройти, если так отмерять,
но в уме у меня лишь одна фраза —
есть столько дней,
когда жизнь замирает, жмется, садится,
и ждет, словно поезд на рельсах.
Мимо гостиницы я прохожу в 8
и в 5; в переулках кошки,
бутылки, бродяги,
а я поднимаю голову к окнам и думаю:
Я больше не знаю, где ты, —
и дальше иду, и не знаю, куда
девается жизнь,
когда замирает.

Тот день когда я вышвырнул в окошко пачку ассигнаций[3]

и, сказал я, забирай своих богатых тетушек и дядюшек
и дедушек с папашами
и всю их паршивую нефть
и семь озер их
и дикую индюшку
и бизонов
и весь штат Техас,
в смысле – твою воронью охоту
и твои тротуары субботним вечером,
и твою никудышную библиотеку
и твоих вороватых советников
и твоих слабаков-художников —
забирай-ка все это
и свой еженедельник
и свои знаменитые смерчи
и свои пакостные потопы
и своих сварливых кошек
и свою подписку на «Жизнь»[4],
и запихни себе, детка,
запихни-ка себе.
я снова справлюсь с кайлом и топором (наверно)
и могу сшибить
25 дубов за 4 раунда (возможно);
ну да, мне 38
но чуток краски – и седины
поубавится;
и я по-прежнему в силах стих сочинить (иногда),
ты это не забывай, и даже если
за них не платят,
это лучше чем ждать смерти и нефти,
и пулять по диким индюшкам,
и ждать пока этот мир
не начнется.
ладно, босяк, сказала она,
пошел вон.
что? – спросил я.
вали отсюда. это была твоя
последняя истерика.
хватит с меня твоих истерик:
вечно из себя строишь
кого-то
из пьесы О’Нила[5].
но я ж не такой, детка,
ничего не могу поделать
с этим.
не такой, как же!
какой не такой, господи!
не хлопай
дверью
когда уйдешь.
но, детка, я люблю твои
деньги.
ты ни разу не сказал
что любишь меня!
тебе кого надо
враля или
хахаля?
ты ни тот ни другой! вон, босяк,
вон!
…но, детка!
вали назад к своему О’Нилу!
я дошел до двери,
тихо прикрыл ее и ушел прочь,
думая: им нужен только
деревянный индеец
чтоб говорил да и нет
и стоял над костром и
не слишком скандалил;
но ты неизбежно
состаришься, парень:
в следующий раз
держи карты
поближе к телу.

Прах твоей смерти на вкус[6]

цветки трясут
внезапную воду
мне вниз по рукаву,
внезапная вода
свежа и студена
как снег —
а стеблеострые
сабли
втыкаются
тебе в грудь
и милые дикие
скалы
наскакивают
и
запирают нас.

Любовь это бумажка рваная в клочья[7]

все пиво отравлено а кап. пошел ко дну
вместе со штурманом и коком
и парус у нас хватать некому
а Н. – вест рвал полотнища как ногти с ног
и шкивал нас как ненормальный
рупор надсаживался
а между тем в углу
какой-то гаденыш имел пьяную потаскуху (мою жену)
пыхтел и пыхтел
как ни в чем не бывало
а кошка все глядела на меня
и лазила по кладовке
средь громыхавших блюд
расписанных цветками и лозами
пока я не решил что с меня хватит
не взял тварь эту
и не вышвырнул ее
за
борт.

Шлюхе забравшей мои стихи[8]

говорят, лучше не пускать личное раскаяние
в стих,
держаться абстракций, и это резонно,
но иесусе:
пропало 12 стихов, а под копирку я не печатаю и у тебя
мои
картины к тому ж, из лучших; это удушливо:
ты пытаешься раздавить меня как прочих?
а чего и деньги мои не прихватила? обычно забирают
у заснувших бухих голоштанников наблевавших в углу.
в следующий раз забери мою левую руку или полтинник
но не стихи:
я не Шекспир
но иногда просто
больше не станет, ни абстрактных, ни наоборот;
всегда будут деньги и шлюхи, и пьянчуги
до последней бомбы,
но, как сказал Боженька,
закинув ногу на ногу:
Погляжу, я натворил прорву поэтов
но не очень-то много
поэзии.

Обувь[9]

обувь в чулане как лилеи пасхальные,
прямо сейчас она одинока,
а другая обувь с другой обувью
как собачки гуляют по проспектам,
и одного дыма мало
а у меня письмо от женщины в больнице,
любимый, говорит она, любимый,
больше стихов,
но я не пишу,
не понимаю себя,
она шлет мне снимки больницы
с воздуха,
а я помню ее другими ночами,
не при смерти,
обувь на шпильках-кинжалах
стоит рядом с моей,
как те сильные ночи
врать могут горам,
как те ночи становятся вполне безвозвратно
моей обувью в чулане
с летящими выше пальто и несуразными рубашками,
а я гляжу в брешь оставленную дверью
и стенами и не
пишу.

Вот то что надо, хорошая женщина[10]

вечно пишут о быках, о тореадорах
те, кто никогда не видал их,
а пока я рву паучьи паутины дотягиваясь до вина
гулгуд бомбардировщиков, ч-тов гул рушит покой,
а мне письмо сочинять моему пастору о некой шлюхе с 3-й ул.
что звонит мне то и дело в 3 часа ночи;
вверх по старым ступенькам, полна жопа заноз,
размышляя о поэтах портмоне и пасторе,
и вот нависаю над печатной машинкой, как над стиральной,
и глядите глядите быки все еще гибнут
и жнут их и жрут
как пшеницу в полях,
а солнце черно как чернила, черные то есть чернила,
и жена моя говорит Брок, ради всего святого,
машинка ночь напролет,
как тут уснуть? и я забираюсь в постель и
целую ей волосы прости прости прости
иногда завожусь сам не знаю с чего
друг мой сказал что будет писать о
Манолете…[11]
а это кто? никто, малыш, он уже умер
как Шопен или наш старый почтарь, или собака,
засыпай, спи давай,
и я ее целую и глажу по голове,
вот хорошая женщина,
и скоро она засыпает а я жду
утра.

На разок[12]

новейшая железка свисая мне на подушку ловит
в окно свет фонаря сквозь алкогольную дымку.
я был чадом ханжи кто стегал меня пока
ветер тряс стебли трав видным глазу
размахом а
ты была
монастырской девчонкой и смотрела как монашки трясут
песок Лас-Крусеса из Божьих риз.
ты
вчерашний
букет так прискорбно
растерзанный. целую твои бедные
груди а руки мои тянутся к любви
в этой дешевой голливудской квартире где пахнет
хлебом газом и бедами.
движемся вспомненными тропами
по тем же старым ступеням стертым сотнями
стоп, 50 любовей, 20 лет.
и нам дадено очень малое лето,
а за ним —
снова зима
и ты волочешь по полу
что-то тяжкое и неуклюжее
и в туалете спускают, лает собака
хлопает дверца машины…
неизбежно сбежало, всё,
похоже, и я закуриваю
и жду старейшего проклятья
на свете.

Шалость издыхания[13]

я в лучшем случае утонченная мысль тонкой руки

С этой книгой читают
Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Роман «Женщины» написан им на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет, его зовут Генри Чинаски, и он я
Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.«Хлеб с ветчиной» – самый проникновенный роман Буковски. Подобно «Приключениям Гекльберри Финна» и «Ловцу во ржи», он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, прет
Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Свой первый роман «Почтамт», посвященный его работе в означенном заведении и многочисленным трагикомическим эскападам из жизни простого калифорнийского почтальона, Буковски написал в 50 лет. На это
«Макулатура» – последний роман Буковски, его лебединая песня – читателям без чувства юмора просто противопоказана!Это действительно особый род стеба, посвященный «плохой литературе». Сам сюжет книги лишен динамики, лишен интриги, лишен всего, но именно поэтому бесконечно гениален. Главное достоинство «Макулатуры» – стиль повествования. Описания и диалоги романа переполнены атмосферой грязи, насилия и страха. При этом Буковски буквально каждым пре
"Все складывается как положено, но благодаря чему?" Небольшой рассказ о любви
Не матом единым жив человек. Подлинная история Серафимы Глухман, редактора отдела поэзии в дамском литературном журнале.
В сборнике представлены формы со случайными рифмами, отражающие оттенки мимолётных настроений. Все совпадения со знакомыми или близкими сердцу читателя темами, по умолчанию, автор считает противоестественными и ненамеренными.То, что количество стихотворений совпало с количеством зубов у пятнадцатизубого человека, возможно, является явным космическим сигналом, который лучше не игнорировать, а сразу принять.Фото с обложки из личного архива автора.
Говорить "нет" – для многих это сложно. Чувство вины, страх разочаровать других, желание быть удобным – всё это мешает нам ставить границы. Но умение отказывать – не слабость, а навык, который помогает защитить себя, сохранить своё время, энергию и свободу.Эта книга – не учебник и не список советов. Это искренний рассказ о жизненном пути, где "нет" становится инструментом самоуважения, осознанности и внутренней силы. Автор делится историями из св
Лидия, Робин и Дин никогда не встречались. Они совершенно непохожи, у них разные мечты и идеалы, но всем троим не дает покоя навязчивая мысль, что в их жизни отсутствует нечто важное. И когда им почти одновременно приходят странные анонимные послания с упоминанием тайны их рождения, Лидии, Робин и Дину ничего не остается, кроме как радикально изменить судьбу в попытке отыскать друг друга. Наконец-то у них появилась цель – обрести единомышленников
В своем рабочем кабинете покончил жизнь самоубийством командир подмосковной военной авиабазы. Спустя некоторое время при странных обстоятельствах погиб его предшественник. Что это – трагическая случайность или спланированная преступная акция? Разобраться в обстоятельствах дела поручено полковнику МВД Льву Гурову. Он прибывает на место и приступает к опросу потенциальных свидетелей. Но те упорно молчат. Понимая, что за гибелью офицеров кроется как
Улучив момент, когда хозяин роскошного особняка будет отсутствовать дома, я решила проникнуть внутрь. Я хорошо подготовилась и сумела беспрепятственно войти, но из-за досадной случайности выйти так же легко и незаметно мне не удалось. Меня схватил охранник... И кто знает, что бы он со мной сделал, не вмешайся вернувшийся в этот момент хозяин особняка!
— И как твой жених отпустил тебя в Драконью империю? — Да я его особо не спрашивала, — пожимаю плечами. — Вот как, — он поворачивается и слегка склоняет голову на бок. — Как ты там сказала? У драконов принято обзаводиться любовницами? — Наверное, — тяну я. Какой-то неловкий у нас разговор получается. — Что ж… — он берет с кровати мой постфон. — Э-э-э, — тяну я руку к своему девайсу. Дэлион хмыкает, а затем что-то отстукивает на экране. — Если зах