1. 1
Всем, кто бежит от себя, посвящается.
1
Дома не было.
Айк почувствовал неладное почти сразу, когда со смущением и затаенной радостью начал высматривать в густой чаще знакомый забор. И все же к увиденному оказался не готов.
Так влюбленный, обнаружив свою возлюбленную спящей на душистом сене, склоняется над ней, чтобы разбудить нежным поцелуем, и вдруг бледнеет. В ужасе хватает ее за плечи, трясет, громко зовет по имени... и наконец опускается на землю, молчаливый, с безумным, остановившимся взглядом.
Он думал, что любимая спит, а она мертва и неподвижна, как камень.
Так и Айк, возвращаясь домой после двух месяцев отсутствия, думал лишь о том, как его встретят сестры, которых он даже не предупредил о своем отъезде. Слишком уж внезапно пришлось бросить и прежнюю жизнь, и должность Свершителя Вьена. Об истинных причинах своего поступка он говорить не собирался и как раз придумывал историю поправдоподобнее, когда заметил просвет между деревьями. Урожайный месяц сиял во всем своем блеске, листва еще даже не начала желтеть, и лучи солнца не потеряли силу. И теперь их сияние указывало на то, что впереди большое открытое пространство.
Айк вырос в этом лесу, знал его как комнаты собственного дома. Никакой поляны здесь никогда не было.
Здесь должен был быть его дом.
Он невольно ускорил шаг, потом побежал. Одежда с чужого плеча мешала, плащ цеплялся за кусты и низкие ветки. Айк все ждал, когда же впереди мелькнут доски забора, и молил Всемогущего, чтобы они уже наконец появились.
Но их не было. Не было ничего.
Он миновал последние деревья и очутился на краю огромной проплешины, посреди которой торчал черный, обугленный остов. Дом сгорел почти дотла, лишь сиротливо торчал камин общей комнаты, да перекошенная плита до половины ушла в пепел в том месте, где когда-то была кухня.
Взгляд Айка судорожно метался, перепрыгивая с одной ужасной подробности на другую.
Остатки стеклянной посуды из мастерской — она расплавилась и сверкала на солнце тусклым, неживым блеском. Погибший огород с почерневшими кочанами капусты и валяющейся на земле картофельной ботвой.
Книги, обожгла внезапная мысль. Все книги, накопленные семьей Райни на протяжении трех поколений, принесенные другом отца, Дирхелем из Хранилищ! Книги, чудом уцелевшие после эпидемии Белой Лихорадки, что пронеслась по миру триста лет назад, уничтожив человеческую цивилизацию. Они пережили всеобщую панику, Великий Исход из Мегаполисов, долгую дорогу в Хранилище, где смелые люди надеялись спасти их для будущих поколений...
Все это оказалось напрасным.
Мучительная боль в груди согнула Айка, он ухватился за дерево, чтобы не упасть. Судорожно хватал воздух ртом, перед глазами потемнело.
Дом, где он родился и вырос, где родился его младший брат Эйвор и сестры-близняшки! Где они ссорились и мирились, дом, сохранявший их жизни, тепло и любовь! Дом, который всегда служил ему надежным убежищем, что бы ни случилось!
Под ногой металлически звякнуло.
Айк опустил глаза и несколько секунд тупо смотрел на лежавший в золе потемневший предмет, не узнавая его. Потом поднял и рассмотрел. Запор от калитки, хитрое отцовское изобретение — снаружи его можно было открыть, дернув за потайную веревку.
И он был закрыт.
Айку показалось, что лицо покрыто слоем воска — снаружи кожа омертвела, а под ней растекаются живые, горячие струйки страха.
Когда люди спасаются от огня, они не запирают за собой двери. Значит, Мэйди и Лурдес... остались внутри?
Взгляд сам собой двинулся вперед и уперся в что-то черное, скрюченное посреди двора. Доски настила выгорели, и два силуэта лежали прямо на земле, в жирной, черной грязи.
Айк понял, что у него не хватает мужества подойти и посмотреть. Но посмотреть необходимо, и он привычным усилием отодвинул в сторону переживания — в точности так же, как во время порок и казней. Дождался, пока дыхание выровняется, выпрямился и нетвердыми шагами приблизился к черным силуэтам.
И тут же нахлынуло облегчение — фигуры лежали спина к спине, обгорелые до костей, но форма черепов бросалась в глаза. Айк слишком хорошо помнил отцовские уроки, чтобы усомниться.
Это были останки двух собак.
— Райст! Кари! — прошептал Айк, чувствуя, как накатывают слезы. В памяти всплыли образы огромных бело-рыжих псов, верных охранников и защитников. Дни их уже клонились к закату, но такой смерти они не заслужили.
Но только ли они погибли здесь? Что вообще произошло?
Айк вытер лицо рукавом и, закусив губы, чтобы не зарыдать в голос, шаг за шагом осмотрел пепелище. Но больше ничего не нашел и испытал огромное облегчение. Впрочем, не слишком оправданное — близняшкам всего по семь лет и, хоть они и очень крупные и крепкие девочки, в таком огромном костре тела могли сгореть дотла.
Но Айк сердцем чувствовал — сестер нет здесь. Они живы, каким-то чудом им удалось спастись. Быть может, забор рухнул, они просто выбежали в проем и ушли в город, к Эйвору? Это объяснило бы и отсутствие коз — на месте сгоревшего хлева останков не было. Хотя они, скорее всего, на момент пожара паслись в лесном загоне. Одному Всемогущему известно, что с ними сталось.
Айк поймал себя на том, что опять в задумчивости грызет палец, и с отвращением вытер грязные руки о штаны. Ничего не поделаешь, надо идти в город, к Эйвору. Как бы ни хотелось избежать встречи с братом, девочки, скорее всего, у него, а ведь Айк пришел сюда именно за ними.
Нужно забрать сестер и увезти их подальше, где никто не будет знать о том, что они — дочери человека, который плетью и мечом вершил правосудие. Отверженного, проклятого Всемогущим и презираемого людьми.
Дочери Свершителя и сестры Свершителя...
***
— Эй, паренек! Проснись!
Айк со свистом втянул воздух и открыл глаза. Перед ними, казалось, все еще плавало видение почерневших стен, изуродованных пожаром деревьев.
— Так-то лучше! Гони эту дрянь прочь!
Сидевший на краю постели человек дружески похлопал его по плечу и поднялся. Невысокий, смуглый, с острыми чертами лица, он казался молодым из-за энергичных, порывистых движений. Но седина в черной густой шевелюре выдавала его истинный возраст.
— Спасибо, Хорас.
Айк поспешно сел и начал одеваться, не обращая внимания на убогую обстановку комнаты. За последнюю пару месяцев он повидал кучу постоялых дворов, и этот был не из худших.
Рядом с Айком, чья крупная, массивная фигура дышала свирепостью и силой, Хорас Гендерсон казался изящным, хотя на самом деле был плотным и крепким. Усевшись за шаткий стол, он поглощал хлеб, сыр и яблочный пирог с таким удовольствием, словно в жизни не ел ничего вкуснее. Это умение находить хорошее там, где его нет и в помине, поражало и восхищало Айка.
