Михаил Антонович, для друзей просто Миха, хотя настоящих друзей у него особо и не водилось, просто знакомые, так вот, Михаил Антонович очень любил читать. Если выдавалась минутка свободного времени, он не включал телевизор, не углублялся в социальные сети, а брал с полки книгу. Именно с полки, компьютерных поделок не признавал. Убеждали – ну что ты, на большом экране, да шрифт покрупнее, одно удовольствие. Ах, у тебя со зрением порядок? Тогда тем более нужна электронная книга: вся мировая литература, по книжным да библиотекам бегать в поисках не надо, деньги тратить не надо, дом макулатурой не захламляешь, читать можно в троллейбусе, в метро, в любой давке. Красота! А бумажная… Атавизм, пережиток, двадцатый век.
Если честно, Миха – теперь ведь мы его друзья?.. – ладно, пока ещё Михаил Антонович, пробовал. Честно пробовал – пробовал на экране большого компьютера, купил электронную книжку, старательно пытался вгрызаться в текст и… Нет, не обломал зубы, не обо что было обламывать – сплошные неосязаемые электроны да переменные токи. Другое дело – бумага. Её можно потрогать, послюнявить, вырвать страницу, в конце концов. И предложения, либо тяжёлые, кувалдой вгоняющие в текст, либо почти невесомые… И уносит меня, уносит меня в манящую даль волшебного текста. Нет, не пришлись Михаилу Антоновичу по душе электрические аналоги. Более того, ни одна прочитанная им электронная книжка не тронула душу. И что странно, любимые, напечатанные на бумаге тексты, на экране становились плоскими, неинтересными. Михаил Антонович перепугался – неужто потерял смысл жизни? Бросился к книжным полкам, провёл осторожной ладонью по корешкам – какую взять? Эту? Эту? Нет, всё-таки эту… Дрожащими руками принял от полки зачитанную книгу и раскрыл, просто наобум раскрыл на случайной странице: « …квартирный вопрос испортил их…». Это было одно из первых изданий, напечатанное ещё на сероватой макулатурной бумаге. Пальцы почувствовали грубоватую шероховатость, и Михе показалось, что страница задрожала будто живая, будто девушка перед первым свиданием, хотя их свидание первым уж никак нельзя было назвать.
Очнулся Михаил Антонович с переливами будильника – надо было подыматься и собираться на службу. Он хотел откинуть одеяло и встать, но оказалось, что сидит он в кресле и держит в руках раскрытую книгу. Старею, усмехнулся Миха, так и уснул над первой страницей. Однако страница была совсем не первая, и не та, на которой про квартирный вопрос, а… Оказывается за ночь он одолел более ста разворотов, и что удивительно, прекрасно помнил преодолённое.
Михаил Антонович удовлетворённо вздохнул, аккуратно поставил книгу на полку и направился в ванную.
День предстоял напряжённый. В три приезжали заказчики, и надо было продемонстрировать очередной отлаженный этап программы. С точки зрения комиссии программа работала, но у Михи было более острое зрение. Временами происходили непредсказуемые сбои, приводившие к ошибкам, которые вполне можно было списать на погрешности, обычно они укладывались в оговоренную с заказчиком точность, но иногда, очень редко, выстреливали гигантскими величинами.
Миха уже неделю выискивал источник сбоев, но безуспешно. Они, казалось, случайно возникали в различных элементах программы. Но Миха в случайность не верил, как не верил Эйнштейн в соотношение неопределённостей. Каждая неопределённость – это наше незнание фундаментальных основ.
Выхода не было, и Миха решил прибегнуть к крайнему средству. Если долго вчитываться в махонький элемент программы, очень долго, сам будто уменьшаешься и оказываешься внутри этой программы, продираешься сквозь её хитросплетения и, чаще всего, находишь повреждённый элемент, некачественную скрутку команд, которую прямо здесь, не всплывая на поверхность, можно было исправить. Более всего поражало, что исправление происходило в поглотившем его трансе, а очнувшись, он созерцал уже исправленный элемент программы. Его и держали на Фирме за способность вылавливать из продукта мельчайших блох, на что были неспособны молодые и талантливые сотрудники.
Во время таких «путешествий», Миха сам придумал название своей методе – «путешествия», он замирал за столом, и вывести его из транса было почти невозможно. Если же Маргарите удавалось растолкать мужа, он мучился головной болью, подскакивало давление, начинался нервный тик, иногда даже приходилось вызывать неотложку. Но если «путешествие» заканчивалось само, Миха просыпался бодрым, в прекрасном настроении и с жаждой немедленно сделать что-нибудь полезное, например, помыть посуду или сбегать в магазин. Правда, продолжительность «путешествий» была непредсказуема, однажды он отсутствовал более двух суток, и перепуганная Маргарита врубила во всю громкость первый попавшийся диск: «Кипучая! Могучая! Никем непобедимая!..» Эта древняя песенка вернула Миху к жизни, и он установил её на будильник, чтобы ограничивать впредь время пребывания «где-то там». Просыпался он, конечно, с больной головой и в паршивом настроении, но эксцессов в виде сердечных приступов больше не случалось. Потому и с неохотой прибегал к «методу погружения».
Любопытно, что для «путешествий» требовалась распечатанная на бумаге программа. Бесконечное поедание взглядом экрана монитора приводило лишь к рези в глазах и головной боли.
На этот раз Миха быстро проник в тело программы и стал бродить по её лабиринту, будто по бесконечной пещере, поднимаясь на верхние этажи, опускаясь в подвалы, протискиваясь в узкие дыры. Заблудиться не боялся, потому что на зубок знал все хитросплетения. Неожиданно он споткнулся и чуть не упал. Чертыхнувшись, посмотрел под ноги и обалдел. По паркету змеился толстый кабель. Никаких временных соединений здесь существовать не могло. Всё было перепроверено и надёжно прилажено друг к другу.
Миха обрадовался и растерялся. Вроде бы нашёл – эта времянка вполне могла приводить к каким-то фейкам, но сбои случались в разных местах программы. Значит, кто-то шлялся по её лабиринтам и время от времени закорачивал ни в чём не повинные блоки. Догадка объясняла загадочные микросбои в работе программы. Однако этого не могло быть. Не могло здесь быть никого, кроме самого Михи. Может, он болен, может, у него раздвоение личности и его собственное подсознание занималось вредительством?
Движение мысли замерло, потому что Миха услышал художественный свист. Свист приближался. Кто-то искусно выводил мелодию: «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…»
