«Если я обречен, то обречен не только на смерть, но и на сопротивление до самой смерти»
Франц Кафка.
«Если человек чувствует обреченность,
он лишается воли к борьбе».
Дин Кунц «Подозреваемый».
1.
Резко впрыгнув в квартиру, он захлопнул дверь. Воздух с хрипом вырывался из легких, лицо заливал пот. Он прижался спиной к двери и тут же съехал на пол, лишившись опоры – ноги стали ватными и не смогли его удержать, как ни пытались. Сердце яростно колотилось в груди, словно хотело вырваться на свободу. Каждый удар заставлял пульсировать глазные яблоки и чуть не разрывал голову.
Но всё равно он был страшно рад – снова удалось отомстить. Да. И это была хорошая новость, от которой ему становилось легче.
Постепенно дыхание выравнивалось, сердце замедляло ритм.
– Ох, черт! – резко произнес парень, когда расстегнул куртку и обнаружил, что она заляпана какой-то жидкостью. Само собой, он знал, что это такое.
И эти два слова сильно напугали его. Более того, парню казалось, что из темноты квартиры на него кто-то пялится. Именно, что не смотрит, а пялится. И еще усмехается. Мрачной усмешкой.
– Не смотри! – прошипел он, вдавливаясь в дверь. Грязные кроссовки заскребли по полу, будто парень старался продавить спиной дверь в коридор.
– НЕТ! – заорал он и бешено замотал головой. Слюни потекли по его искаженному ужасом лицу. – НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!!
Ноги заскребли еще быстрее.
Затем изо рта парня вырвался нечленораздельный клокочущий звук, и он потерял сознание.
Может, так оно и лучше – хоть на время он забудет, кто он такой.
А может, и нет.
2.
Парень захрипел и открыл глаза. Было совсем светло. Несомненно, уже наступило утро. Возможно, даже полдень.
– Опять, – прошептал он, оглядываясь в недоумении по сторонам. Всюду грязь и кровь. Бросив еще один тревожный взгляд вокруг, парень медленно поднялся, словно опасался, что если он встанет резко, ноги его не удержат, и придется поцеловать пол.
Стянув куртку и кроссовки, он прокрался в ванную. Судорожно вздохнув, как человек, рядом с которым с неба упал грузовик и чуть его не раздавил, парень распахнул дверь – распахивать и захлопывать двери он был мастер, уж можете поверить, – и бросил вещи в ржавую ванну. Заплетясь следом, парень закрыл дверь на щеколду.
Теперь начиналась грязная работа, которую он проделывал в третий раз.
Можно судорожно вздохнуть.
3.
Следом за курткой и кроссовками упал охотничий нож. Лезвие у него было рельефным, с бороздками для стока крови, само собой, сейчас в кровавых разводах. Дубовую рукоятку украшали узоры. Этот нож ему подарил отчим давным-давно. И, надо заметить, что этот нож – нет, Нож, – стал пареньку единственным другом в этом жестоком мире, где были кругом одни враги (и даже в собственной квартире), а помощи не от кого ждать. И только опасные спецоперации по устранению врагов этого доморощенного Рэмбо (а может, даже Гордона Фримена) могли спасти его.
И в это он уже свято верил.
А все началось очень просто. Всё самое трудное начинается всегда очень просто.
Началось с того, что его детство было суровым, как зима в Сибири, честное слово. До двенадцати лет он жил в детском доме, не помня родителей вообще. И звали его Николаем Воскресенским. Всё бы ничего, но была у Коленьки странность, за которую все детдомовцы (особенно, кто постарше) лупили и дубасили его нещадно.
Странность заключалась в том, что Коленька всего лишь боялся людей. Да-да, он всего лишь страдал «хомофобией», если так можно выразиться. При виде себе подобных (и себя, чего уж греха таить), он начинал биться в истерике, плакать, кричать, а нередко и бросался на детишек, которые колотили его по голове.
Штатный психиатр (в стиле «Yes, sir!» – беспрекословно подчиняясь директору приюта) заявив, что болезнь может прогрессировать, выписал Коленьке дни посещения, когда колол мощные транквилизаторы. Однако дети решили продолжать борьбу с фобией – никто тогда не знал, что это фобия – своими методами. Совместно с психиатром, ведя кровопролитные бои, ребятки сделали своё дело. Коленька замкнулся и молчал, даже не плакал. Только недоуменно поглядывал то на дебилов, напоминающих обезьян, скачущих вокруг, то и дело метающих в него кулаки и ботинки, то на доктора, который всё втыкал иглы шприцов.
Так продолжалось, пока пареньку не исполнилось двенадцать лет.
Одним теплым майским деньком пришла тётя, которую звали Анастасия Леонидовна. Она и усыновила бедного Коленьку. Конечно, у нее был и муж, который впоследствии и подарит Коленьке Ножа, его друга. Звали отчима Андрей Игоревич. Фамилия, как ни странно, у них была Лопаткины.
Думая, что теперь всё будет расчудесно, Коленька с радостью распрощался с «Огоньком» – детским домом, который боролся с его фобией довольно успешно. Однако он тут же получил новое имя и фамилию, что несколько омрачило его радость. Фамилия, разумеется, была Лопаткин, а вот имя… Имя ему дала мама Настя в честь своего деда, и… Честное слово, лучше бы назвала в честь отца… Имя он получил еще хуже фамилии – Митрофан.
Плюнув на эту формальность, Коленька продолжал жить Митенькой целых четыре года весьма успешно – тётя оказалась психологом, который взялся облегчить участь мальчика. И ей это удалось. Митенька стал разговаривать, учиться в школе (хотя он все еще вздрагивал и испуганно замирал, когда встречал людей), в общем, уже забыл приют. Но…
Другой денек изменил всю его жизнь. На этот раз мартовский. А если быть совсем точным, то жизнь Мити изменила сосулька весом несколько килограммов, рухнувшая на голову мамы Насти и расколовшая ей черепушку пополам.
Убитый горем папа Андрей чуть не убил Митю, плененный Зеленым Змеем. Ярость его обуславливалась неверным решением, принятым после второй бутылки (если не четвертой), что во всем виноват Митенька.
Получив тяжелейший открытый перелом своей хрупкой психики, Митенька бежал к матери отчима, бабе Стёпе. В ту ночь, после побега Мити, отчим выпал из окна и здорово шмякнулся о землю. Насовсем.
Баба Стёпа оказалась нормальной, а вот Митенька стал совсем плох. Даже хуже чем был в приюте. Он загорелся желанием мстить людям с помощью АК, но служить его не пустили. Устроив мало-мальски пригодную жизнь двадцатилетнего внука – попросту говоря, устроив его грузчиком на склад, – бабка сложила с себя обязанности по его дальнейшему воспитанию. Тоже насовсем. Но перед этим она успела попросить помощи у своей родной сестры – бабы Веры. Та согласилась, однако, ехать к Мите не спешила. Просто наняла няньку в виде Митиной соседки сверху – Марины Егоровны. И давай ей каждый месяц высылать деньги, чтобы та присматривала за парнем.
