Арсений Шварёв - Обычный человек Мэтью Лидс

© Арсений Шварёв, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Знаете ли вы, как обычно начинается утро в Филадельфии? Если сейчас вы думаете, что как-то по-особенному, то вы в корне не правы.

Утро в Филадельфии зависит от человека, который его встречает. Утро Нью-Йорка тоже, да и утро в Цинциннати ничем не отличается. Так с любым утром.

Но сейчас не об этом.

За все свои тридцать шесть лет он никогда не мог себе представить, что его безработное солнечное утро на диване начнется настолько резко.

Внезапно зазвонивший телефон заставил его выпрыгнуть из-под одеяла. Он был очень сильно удивлен.

С другой же стороны, чему тут дивиться? В те годы в Америке телефонные звонки стали настолько обыденными, что, даже ошибись вы номером, могли бы приятно поболтать с незнакомцем.

Однако мы снова не о том.

Он носился по своей маленькой обшарпанной квартире и никак не мог найти, куда же запропастился чёртов телефон. Назойливый, но такой волнующий звон заставлял его метаться из угла в угол, ведь эхо от звонка раздавалось по всей квартире.

«Боже, от этого звона голова раскалывается», – ругался он про себя. Ещё немного, и звонящий человек бросил бы трубку, но он наконец-то приподнял ту самую кучу газет в углу стола. Хотя, скорее, не приподнял, – отмёл в сторону. По полу разлетелись статьи и вырезки, с которых глядели чёрно-белые лица. Фрэнк Синатра. Дуайт Эйзенхауэр. Элвис Пресли.

Погляди на такой калейдоскоп какой-нибудь художник или поэт, он бы явно вдохновился и написал что-нибудь красивое. Где же ещё увидишь такие разные судьбы рядом.

Всё же ему было не до этого. Не до созерцания прекрасного. Пусть даже и вырезанного из газет прекрасного.

Быстро откашлявшись, будучи ещё сонным, он взглянул на часы. Стрелки только-только перевалили за восемь часов утра. «Боже, и кому я понадобился в такую рань? Вернее, кому я вообще мог понадобиться?» – пронеслось в его голове.

Телефон в его квартире звонил слишком редко, чтобы не задаваться такими вопросами. На секунду в его голове промелькнула мысль, что на этот раз это уж точно Она. Однако он отмёл этот бред так же быстро, как тот взбрёл в его сонную голову.

Вообще-то, он правильно сделал, что отбросил эту мысль. Пора бы уже давно забыть. Новый город принёс и новую жизнь. Казалось бы. А ещё, казалось бы, он собирался заниматься здесь любимым делом.

Пока не совсем срослось.

Рука его упала на телефонную трубку и медленно её подняла.

– Алло, я вас слушаю, – произнёс он с искрой любопытства.

На несколько секунд дыхание замерло. Кто знает, что ему ответят. Секунды тишины, которые могли бы показаться иному впечатлительному меланхолику вечностью, оборвал холодный мужской голос:

– Здравствуйте. Вас беспокоят из жилищной службы. Ваши счета за квартиру просрочены уже более трёх месяцев. Погасите задолженность, либо мы будем вынуждены сообщить о неуплате.

После непродолжительной паузы мужчина на другом конце положил трубку.

Мистер Лидс не положил. Оставаясь стоять в том же положении, он слушал тишину. Упёршись взглядом в проеденную молью картину, висевшую прямо напротив его лица, он о чём-то думал.

Возможно, о том, что скоро его выселят, возможно, о том, почему жизнь так несправедлива, возможно, о тех снежных горах с картины, а может быть – о том, что всё-таки нужно было брать ту банку кукурузы по скидке неделю назад.

Впрочем, о чём думал мистер Лидс, стоя ещё три с четвертью минуты с трубкой в руках, знал лишь он сам.

Так начался очередной день в жизни Мэтью Лидса. С такого знакомого ему чувства – чувства разочарования. Пусть даже настолько маленького.

Сквозь неплотно закрытое окно в комнату влетел несильный порыв ветра. Однако его хватило, чтобы облететь всю комнату, наведя в ней свои порядки.

Небольшая картина, на которой был изображен какой-то пёс, слегка покачнулась.

Ветер сорвал лист календаря, украв у Мэтью Лидса одну из тех маленьких радостей, которые всё ещё оставались в его жизни, – радость отрывать календарные листики и считать дни до 21 июля. До его дня рождения.

Но, как это ни печально, сегодня было лишь 4 апреля 1954 года. А лист с цифрой 3 упал на пол как раз в то время, когда мистер Лидс обычно пил утренний кофе – в 8:05.

Филадельфия просыпалась.

Покончив с незамысловатым завтраком, мистер Лидс встал из-за стола и прошёл по узкому короткому коридору. Он стоял в ванной комнате, размеры которой, по меркам того среднего класса, к которому принадлежал каждый третий в Америке 50-х годов, оставляли желать лучшего.

Ничего страшного, Мэтью Лидс всё равно не принадлежал к той многочисленной армии счастливых людей. Он сводил концы с концами, перебиваясь редкими выступлениями в кабаках. И это несмотря на то, что люди частенько говорили ему: «Саксофонист из тебя никудышный». Возможно, они были правы. А возможно, и не были, ведь контингент в кабаках далеко не всегда соответствовал выпускникам венских консерваторий.

И правда, откуда им вообще знать? Они и инструмент держать не умеют. Именно поэтому мистеру Лидсу куда больше нравилось, когда в какую-нибудь захудалую «Голубую Лагуну», где этой ночью выступал Мэтью, заглядывал настоящий ценитель.

Мистер Лидс любил «ценителей». Они понимают куда больше остальных. В музыке уж точно. Хотя, если так подумать, тот, кто понимает что-нибудь в музыке, почти всегда понимает что-нибудь и в жизни.

Именно «ценители» видели в Мэтью Лидсе то, чего не видят другие. Они видели боль в его игре. Поэтому и оставляли чаевые. Люди любят смотреть на боль, даже если и отрицают это.

«На новый чехол для саксофона», – одна из стандартных фраз улыбчивого мужчины в шляпе или женщины в дорогом колье перед тем, как они растворяются во мраке улицы.

Музыкант, если так можно было назвать мистера Лидса, знал, что такими завуалированными словами они лишь хотят скрасить намерение помочь ему. Помочь влачить своё существование. Благодаря им саксофонист мог позволить себе свои любимые сигареты «Marlboro», а не скрученную в подворотне гадость.

Мэтью стоял в ванной комнате и смотрел в зеркало, на котором виднелась небольшая трещинка в углу. «Надеюсь, дальше она не пойдёт», – желая себя обнадёжить, подумал Лидс.

Помимо всей утвари, помещавшейся в отражении одного небольшого, но отдраенного до блеска зеркала, в него умещалась и невысокая фигура.

Несмотря на все невзгоды, кой-чего у саксофониста было не отнять. Он был довольно хорош собой. Не сказать, конечно, что это сильно помогало Лидсу в жизни, но уж точно было приятным бонусом.

На фоне плитки, которая когда-то была кристально-белой, стоял русоволосый мужчина. Пристальным взглядом зелёных глаз, в которых словно отражалось пренебрежение к глупости своего положения в этом мире, он буравил собственные синяки под глазами, напоминавшие уже не следствие плохого сна, а угольные пятна.