Время ещё не начало своего бега
Свежевзбитые подушки облаков цвета невинно просыпавшегося первого снега тягуче протекали над непричёсанным лесом и строили нам замки и рожицы. Причём, солнца они старались не касаться: то ли боялись сами растаять, то ли боялись нас расстроить. Кто-то мог бы даже подумать – взбредёт же подобное в голову! – что это они позволяют Солнцу светить. Звезда же была настроена мирно и не брала в голову подобную чепуху – она позволяла нам наслаждаться светом и теплом, которые она разливала вокруг, нисколько не боясь вылить всё без остатка. Солнце было счастливо и делилось этим счастьем с нами… или… скорее, Солнце и было счастье. И если быть совсем точными, то Солнце о нас совсем и не думало – оно не думало вовсе. Нам просто повезло… Всего было в меру: и детской голубизны неба, и пушистой белизны облаков, и дрожащего жара Солнца. В мелких лужицах на жёлтой полоске, разделяющей озеро и лес, энергично резвились головастики. Лужицы были похожи на тарелки кипящего грибного супа. Солнце купалось вместе с головастиками, и это им всем нравилось. Гигантские стрекозы, включив цветные экраны своих всевидящих глаз, осторожно приземлялись на ветки кустиков, рядом с которыми мы жили эти несколько часов остановившейся вечности. Мир был юн, удивителен и грандиозен. Время ещё не начало своего бега. Оно нежилось в постели и не соглашалось открыть глаза, хотя первый утренний луч уже прорезал прохладу вечности, открыл форточку и приготовился заполнить собою весь мой мир…
– …Доброе утро! Девушка, мне один билет, пожалуйста!
– Один рубль тридцать копеек, пожалуйста.
– Пожалуйста. Рубль. И ещё рубль.
– Пожалуйста. Билет в один конец до Савангули. Семьдесят копеек сдачи. Счастливого пути! Следующий, пожалуйста!
– Девушка, а с какого перрона отходит поезд?
– Слушайте сообщения по вокзалу, поезд до Вашей станции может отходить от любой платформы, выбор за Вами. Следующий.
– Спасибо, девушка!..
«…эта бох знает скока рас я пириижжяла! вот самае долгае. ф Пуру1 на Льва Талстова жила. ф сваей жизни. а то фсё были адни переезды.. даже ф Финляндии ва время вайны в адном этам домике. но сначала в адной палавинке. а патом ва фтарой палавинке… и в Йираславле.. пака жили.. сначала ф канторе.. патом. был йидинственный дом в диревне такой малинький навроде как финскава мёкки2. эта там жила семья Лисицыных. не знаю куда ани переехали аттуда. вот нас ис канторы в этат маленький домик Лисицыных пасилили. а патом мы уже кагда Голубевы уехали в Маскву. мы жили в доме Голубевых.. так-што там. аш трижды переехали!..........
…ни на минуту никагда ни забывала фсе эти пирисиления…. хе! и ни забуду как в этам ф Палдиски3 ва время вайны мужики ели салаку или кильку там или што и голавы брасали. этат. на землю. мы падбирали и эти голавы грызли.. и эта. глаза выкавыривали и эта уж я точна фсё. праглатывала. а кости тоже живала живала-живала-живала хе-е! сколька времени. патом толька выплёвывала… ну как эта!. ни забудишь никак!.. ии как на карабле финскам эту первую кашу нам.. ну афсиную. ну видна тоже хлОпья. эта. раздавлиные. авёс и.. ии многие ну. прасили дабафки. но дабафки ни давали. маме патом сказали што ани сказали што ани баятса. ни пириели-бы. патом будет! што лучше черес некатарае время йищё.. порцию. и вот фпервые я видела эта няккилейпя4. па кусочку фсем дали эти няккилейпя и каши… так-што.. запомнишь!..
…так-што. другой рас. ни мне. мама расказывала сваим знакомым каторые-же были там многа этих ингермаланских финаф5 женщин в Эстонии. но их патом высилили. ф КарЕлию. ну ани инагда сабирались друк-у-друга. и кагда ани сабирались у нас я слышала. хатя я ни была ф комнате. если я даже была ф сваей маленькай комнате. вот я гаварю! у меня такое любапытства или любазнательнасть! миня эта интирисавала! вот…
…вот так. я видиш точные не помню. тагда у меня-же не хватала ума взять тетратку и фсё што слышу даты хоть написать. тагда я проста слышала. да и то я удивляюсь как эта у меня фсё в башке застряла?..»
Удивительная вещь – память
…Удивительная вещь – память. Что-то помнишь всегда. А до чего-то не докопаться, даже если очень хочется. Помню, я любил, когда меня подкидывали к деду с бабушкой, смотреть на угли в печке-голландке. Так, наверное, она называется: такая высокая до потолка, обёрнутая чёрной рифлёной жестью. Открывал маленькую дверку со звездой и смотрел. Почему этот мерцающий, неуловимый, хамелеоновский цвет углей так притягивал. Хм! – не я первый. Странно, но я не помню совсем, что бы дед что-то говорил: вообще не помню. Конечно, он был не очень разговорчив, но говорил же! – а не помню. Зато он был, и я его помню, а другой дед – отца отец – погиб до моего рождения. Бабушка говорила, мол, вредительство! Какое там вредительство, скорее всего это обычное наше авось. Держаться надо было лучше! Из кузова машины грузовой вылетел – и всё, нету деда. И что? Мы меньше ценим нашу жизнь, чем какие-нибудь там среднестатистические европейцы или американцы? Может и так. А, вон, в Индии, гляньте, их там как мух – не будем уточнять на чём! – из Ганга пьют, в Ганге хоронят, святым духом питаются, на обочине под лопухом спят. А Вы говорите!.. Кто сказал, что в Индии лопухи не растут? А вы там были? Исследовали ареал распространения «Лопухуса обыкновеннуса»? Не были, и помалкивайте…
Было ли всё именно так? Трудно сказать. Что-то остаётся в памяти, как будто это было вчера, а что-то забывается начисто. Потом кто-нибудь рассказывает тебе, ты силишься вспомнить хоть что-нибудь, но ничего не всплывает: ноль полный! Видно, положено на самую дальнюю полку за ящики со встречами Нового года, поездками в Ленинград, школьными впечатлениями – не всегда весёлыми. Потом вдруг щёлкнет что-то в мозгу, ящики кто-то передвинет, или просто заденет случайно, протискиваясь через всё это барахло и чертыхаясь, измазавшись в пыли и паутине, и вспомнится какая-то мелочь, настолько забытая, что даже и не знаешь, было ли это на самом деле или нет, а ты рот разинешь, глаза выпучишь и пытаешься сообразить: «А что это, а зачем мне это?» Бывает, конечно, и так, что тебе рассказывают какие-то подробности, может, даже и не один раз, и начинает казаться, что ты всё это помнишь. А может, и в самом деле помнишь, только нужно было кому-то передвинуть именно этот старый чемодан с настоящими стеклянными ёлочными игрушками из детства – ими ведь никто не пользуется теперь, вот и стоит чемодан на полке. А бывает, одни события наслаиваются на другие, что-то даже дофантазируется где-то, не понятно на каком чердачном уровне, и начинаешь вроде как помнить события, которых и вовсе не было. В общем, ненадёжная вещь: человеческая память. Я с такими дружбу – да что там дружбу! –даже знакомства бы не заводил! А тут куда денешься?! Вот и приходится записывать, пока помнишь! Не запишешь – хвостиком вильнёт, и поминай, как звали: «Ту-ту!» Упрямое животное! Упрямое, капризное и своенравное! Всю жизнь учишь-учишь, а чем дальше, тем хуже подчиняется!..
