…Однако, когда я понял, что мир существует, я решился. Проделал короткий путь по крыльцу из трех ступенек и постучал в дверь. Тишина. Я огляделся по сторонам. Куда ни кинь взгляд, везде сплошная белая пустыня. Нужно было, во, что бы то ни стало достучаться, пока… Иначе она снова поглотит меня и надолго. Я ударил сильнее. За дверью послышались шаркающие шаги и старческий голос пробурчал:
– Кого там еще дети носят? – затем громче, – Кто?!
За дверью прокашлялись, затем послышался звук отодвигаемой щеколды и скрипнув, тяжелая дверь медленно отворилась. Моему взору предстал сухой седовласый старик, а перед ним соответственно оказался я.
– Ты еще что за буй? – спросил он с недовольством, оглядывая меня с головы до ног. И добавил:
– Чего к нам «приуздил»?
Я улыбнулся, как можно шире и в своей обычной нахальной манере произнес:
– Эй, блондин, отворяй ворота! Чего гостя на пороге держишь? Ты молодца накорми, напои… – Я подмигнул, – В баньке попарь, а уж потом мозги вкручивай! А то, что за буй понимаешь припёрся, – передразнил я деда.
– Ладно, хватит «уздеть», – засипел он, – Иди за мной.
И он двинулся по коридору, что сразу же начинался от входа. Я помешкав последовал за ним, аккуратно прикрыв за собою дверь. Пройдя с десяток метров, мы очутились в большом, но темном зале, чей потолок уходил в небо до самого пятого этажа. Ко всему этот зал был еще и столовой. В центре стоял стол.
– Эй, – услышал я, – Здорово!
Обернувшись, я увидел друга, старого друга и обрадовался (именно обрадовался, а не удивился). Мы сердечно обнялись.
– Вот, два ушлёпка нашли друг друга, – проворчал дед.
– Эй, блондин, не серчай, – парировал я.
– Да, дед ты чего? – воскликнул друг, – Это же мой товарищ! Мы с ним… Эх! – снова воскликнул он, хлопая меня по плечу, – Давай жрать.
Вот! Вот мысль о еде меня приятно окатила с ног до головы и с головы до пят щекотливой и приятной волной. У меня так всегда, в предвкушении чего-нибудь по мне волны бегают…
– Ух, «Глядь» какая, – то ли восхищенно, то ли возмущенно сказал дед.
Я обернулся и замер. По лестнице в зал спускалась девушка. Была она и высокой и красивой и… Ну, понимаете такой как надо. Такой, как я всегда себе представлял. Такой, какой, по моему мнению, хотели бы обладать ну просто все мужчины мира (хотя бы один раз!). Новая волна забегала по моему телу (я такого напредвкушал) и я как бы ответил деду:
– Гляжу…
– Здравствуйте, – поздоровалась она со мной наиприятнейшим голосом. И поглядела на меня (как мне показалось) с любопытством. А когда такая девушка смотрит на вас с любопытством, вы начинаете воображать себе такое… В общем, я кое-как справился с очередной волной и выдавил из себя:
– Привет! Э…э… Как дела? – не очень удачно начал, конечно, но пока сойдет и так.
– Эх, «Глядища», – проворчал дед. Сплюнув на пол, он развернулся и двинулся вверх по лестнице.
– А вы к нам надолго? – не обращая внимания на деда, спросила она, – А то с ними так скучно, а вы как новый воздух…
Я раскрыл было рот, но очередная волна захлестнула меня от ног до головы. Пришлось неопределенно пожать плечами. Я вообще работать хотел, но как начать работать, когда тут такое?!
Она хлопнула длинными ресницами:
– Значит надолго, – и сложила руки на груди… Ну, как сложила, правильнее сказать охватила, четко обозначив контуры идеального размера, от чего очередная волна, отошедшая от головы, до ног не дошла и застряла где-то между ними. Из неловкого молчания вывел друг. Он хлопнул меня по плечу, толкнул к столу, а ей сказал:
– Дура, неси чего-нибудь выпить, – а когда она ушла, обратился ко мне, – Хороша Глядища?
– Хороша, – ответил я мечтательно и вдруг серьезно добавил, – А чего это вы выражаетесь так странно? Вроде бы материтесь, а вроде как дети…
Внезапно всё поплыло, появился какой-то туман, видимо потерял сознание… Я еще помню, подумал: как бы чего в беспамятстве не натворить…
Однако когда я понял, что мир опять существует, мы уже сидели за столом. Я, дед, друг и красавица. Стол они накрыли королевский, и вместо работы я уплетал за обе щеки. Во время обеда (а я думал, что мы обедаем) никто не проронил ни слова. Каждый ушел в себя и собственно в пищу. Я закончил последним. Вытер салфеткой губы и поблагодарил за еду.
– Тебя с какого буя в наши дибуны занесло? – неожиданно спросил дед.
– А я, что в Дибунах? – удивился я, припоминая название такой станции где-то под Питером, точнее над.
– Ага, в «дибенях», – уточнил друг место моего нахождения.
– Ааа! Ха-ха! Это блондин так матерится! – почему-то радостно сказал я (видимо осененный внезапной, но очень удачной догадкой).
– Что значит матерится? Слова не матерные, значит не мат, – пояснил друг, как-то очень довольно.
– Это его киса научил… – раздался голос красавицы. Ах, что за голос, друг тут же встал. Друг, который сидел за столом.
– Киса? – ощутив укол ревности, переспросил я.
– Да пришлось научить, – самодовольно сказал друг, – Он ужасно матерился. По поводу и без. Мы все думали, как бы его отучить и я придумал! Надо матерные слова заменить созвучными! А созвучные слова уже слух не режут и оскорблений никому не наносят! – и он снова уселся глядя то на меня, то на красавицу.
– Подожди, подожди, – медленно проговорил я, – То есть, если он матерится по-другому, иначе, он получается, не матерится вообще?
