Ну, какие сказки. Разве я – сказочница? Это раньше в старину сказочники были. Знали сказок много, да интересных. Заслушаешься. Телевизоров-радио-интернетов ваших не было, вот и приглашали такого сказителя. К примеру, рыбаки на путине. Днём-то они в море рыбу ловят. А вечерами у костра сказки слушают, истории разные.
Только вот, у меня сказок нет, я вам всю правду говорю, а если и домысливаю что, так это, чтобы слушать интереснее было. Где сама видела, где люди подсказали. Людям-то верить надо. Не всем. Но я-то, поди, разбираюсь. Отличаю, кому – можно, а кто – так, для красного словца прибавляет-присочиняет.
Вот, к примеру, сказывали, появился в одной деревеньке парнишка, сыночек банного. Уж и не знаю, что у них там вышло в семействе-то, а только наш остался один-одинёшенек, без ласки и заботы родителей: сирота-сиротой. Банные-то, они, вроде как домовые, это всем известно. Поселяются они в баньках, но не в каждой, и не у всякого хозяина. Как они выбирают баньку, по каким таким понятиям-приметам – людям неизвестно. Вот поселяются, и всё тут.
Так-то, они не зловредные, и присутствия своего особенно ни чем не выказывают. Пошалить могли. Хозяева баньку готовят: воды наносят из колодца в бочку, пол прометут, со стен паутину снимут, печь растопят. Вот уж всё готово, парься. Не тут-то было. Веники из ушатов достают, а они все – голенькие, и листики разбросаны, как ветром осенним по земле. Розги, а не веники. Или того хуже. Заходят хозяева париться, а там холод, печку инеем подёрнуло, хоть на улице жара, дыму въедливого полно – глаз не открыть, слёзы текут. Но так-то редко бывало.
Если такое вдруг приключалось, верный признак – осерчали банные. Хозяева тотчас – медку на блюдечке, или яблочек мочёных, вареньица. Спиртного-то банные на дух не выносили, и дыма табачного тоже – чихали да кашляли. Оттого сердились, бывало, да так, что к баньке месяц не подходи.
А как же? Рассердил ты банного, у тебя и двери не закрываются в баньке, стекла в окошках лопаются. Или труба печная развалилась, или птица в неё падает, дым из печи в баньку идёт. Муки вечные. Сколько времени и трудов, пока печники её оттуда вытащат. А то, в кадке дырок насверлят, прямо – решето, а не кадка, или полки подпилят. Даже сжечь баньку могут, если сильно осерчают. А что им – нечисть, она и есть нечисть. Но банные чистоту любят. В грязных баньках не селятся.
Ну, вот. Поселился парнишка-то наш в одной баньке. Говаривали, что проходящий табор цыганский его подкинул. Мол, нашли цыгане ребятёнка у дороги в траве. Думали, наверное, что человеческий. А когда чуть подрос, увидели, что – нет, не человеческий.
Маленький такой, глазки, как у зверька, диковатые, хотя многое, как у человека, не отличить. Но на языке человеческом говорил плохо, хотя всё понимал. И ещё, с насекомыми, зверюшками разговаривал, чудеса всякие творил. Мог, к примеру, поленом запустить со злости в кого-нибудь: посмотрит на полено-то, а потом глазёнками поведёт, оно и летит.
Деревенские вначале тоже ничего не поняли: парнишка и парнишка. Ростом с трехлетку, но шустрый, вот только говорит как-то странно, лопочет, лопочет по-своему, не разберёшь. Подкармливали его, понятно, а жить он стал в баньке.
Имя ему случай помог найти. Вот, как-то парились мужики, жару нагнали, печь раскалена, да ещё и воды плеснули. Один и кричит: «Жарко! Слишком жарко!» Мол, хватит поддавать-то. А парнишке показалось, что его зовут. Имени-то у него не было. Но он слышал, что люди друг друга по имени зовут, вот и придумал себе. Вышел, улыбается. Посмеялись тогда мужики, да напрасно. Но имя – не имя, прозвище, что ли, приклеилось к нему. Стали его кликать: «Слишкомжарко».
А надо сказать, что парнишечка этот, хоть и не человек вовсе, но смышлёный. Подглядел ведь он, что в печь дрова кидают, и от этого всем хорошо. Смекнул. Мужики-то кричали в баньке по-всякому случаю: «Поддай, да поддай», «Печь холодна, дровишек ещё подкинь». Он и стал потихоньку подкидывать. А они смеялись, благодарили его. Всем и было хорошо.
Но вот, как-то приготовили мужички баньку для родственника какого-то из города. Воды наносили, печь, понятно, жарко растопили, веники запарили. Опять же, по-новому: пива купили, рыбки вяленой принесли, приготовились по-настоящему. Сидят они, в баньке парятся. Хорошо. Банька – на берегу озера. Лесочки кругом. Вот, городской с непривычки взопрел, собрался из парилки-то на свежий воздух, и говорит: «Пойду на озеро. Окунусь. Слишком жарко».
– Что?! – кричат мужики. Не поняли они, что он сказал. Вениками хлестались, или под паром-то и пивом. Городской им и крикнул что есть мочи: «Слишком жарко, пойду!»
Услышал этот крик парнишка и подумал, что зовут его. Дверь открылась, и дровишки в печь сами полетели, шлёп-шлёп, торопятся. Мужики внимания не обращают, печь-то с обратной стороны растапливается. И пошло-поехало тут. Старается парнишка. Устали мужички вениками хлестаться, говорят друг другу: «Ну всё, пора на свежий воздух, упарились. Уж слишком жарко». Тихо говорили, но не знали, что банный тут уж.
И наш парнишка начеку: «Мало, стало, быть пару-то». Дрова – в печь, вода – на камни! Пошло дело. Мужики с полков вниз скатились, и – к двери. А дверь закрылась и не открывается. Они – и так и сяк, не могут открыть. Сидят, водой холодной обливаются, а она тоже греться начала, чуть не кипит. Хмель с мужиков окончательно вышел, и поняли они, чьих рук дело.
– Ой, хватит, хватит! – кричат, – Мочи нет терпеть, отпусти ты нас, не губи!
А парнишка понимать-то – понимал речь нашу, да видать, плохо, а может, шалить начал. Они стонут, а он ещё больше старается, жару поддаёт.
Видят парильщики – дело плохо. Выбили насилу окно и стали на помощь звать. Прибегает родственник. Но он про банного знать ничего не знал, и давай сразу дверь ломать. Лом схватил, топор. Рушит баньку-то. Мужики с жары не сообразили его предупредить, да и не поверил бы он им. Подумал бы, от жары в голове у них помутилось.
А Слишкомжарко осерчал не на шутку: банька-то – дом его. Подумал, ломают её. Размахивается городской топором, чтобы дверь разбить, а тот из рук его вырывается и на улицу улетает в кусты. И лом – туда же. Городской из баньки выбежал, схватил ведро воды, и в топку – водой, огонь гасить стал. Дрова шипят, пар, вода грязная течёт. Как тут Слишкомжарко осерчал!
Родственник ничего не понял, только возвращался он домой на «Скорой помощи». А мужики, пока сражение это было, из плена освободились, дверь выбили, и в озеро попрыгали. Так и сидели, пока не услышали вопли родственничка. Еле доплелись, а он уж вот: лежит на траве, стонет. Погуляли, в общем. Они – красные, чуть кожа с живых не слезла, и он – весь в синяках.
