Все события вымышлены.
Любые совпадения случайны.
Он чувствовал, что находится совсем близко к цели. Ему осталось обследовать только один этаж старого разрушенного особняка. Впрочем, то, что здание сильно пострадало от времени, существенно облегчало задачу. Сюда часто таскались посторонние, но в пыльных залах с обвалившейся штукатуркой и частично обрушившимися потолками и лестничными пролетами следы его изысканий не так сильно бросались в глаза.
Он даже не пытался их заметать. Одной разрушенной стеной больше, одной меньше. Вскрытый пол тоже никого не смутит. Иногда он впадал в отчаяние, потому что время утекало сквозь пальцы, а он так и не мог ничего найти. В любой момент здесь появится новый владелец поместья. Слухи о реконструкции становились все более громкими. Оно и понятно, весна уже – когда и начинать реставрационные работы, если не сейчас.
Возведут леса, пригонят гастарбайтеров, которые даже на ночь будут оставаться в вагончиках рядом с объектом. Куда ж им деваться, если до ближайшего городка тридцать километров? Объект наверняка будет под присмотром десятков глаз. Да еще и камеры поставят, не дай бог. Как бы то ни было, сюда будет не подобраться, и о том, что он ищет, придется надолго забыть. А если найдут ОНИ?
От одной только мысли об этом его прошиб пот. Да, время, отведенное на поиски, уходит. Нужно поторапливаться. А если то, что он ищет, вообще не в доме? Такую мысль он допускал, но она его не пугала. Как только он закончит с домом, займется территорией вокруг него. Конечно, никаких других построек в усадьбе не осталось, но наверняка существует план поместья, на котором они отмечены. Если его найти, то очертить квадраты раскопок он сможет.
Копать, правда, придется по ночам, чтобы не привлекать внимания местных. Это внутри огромного дома можно работать в любое свободное время. На открытой местности так не получится. Но и это его не пугало. Куш, который можно сорвать, если все выгорит, огромен.
Какой-то странный шорох привлек его внимание. Закрякала утка. Точнее, заквохтала, оправдывая свое местное название. Квохта. Неоткуда было здесь, в трехэтажном особняке, взяться утке. Он повернулся на звук, чтобы определить источник его возникновения, и тут же получил в грудь пулю. Пущенная с близкого расстояния, она обладала такой силой, что его отбросило в сторону. Падая на только что раскуроченный во время поисков пол, он был уже мертв.
За окном поднималось солнце. Рассвело с час назад, и охота была в самом разгаре. Всем известно, что рассвет – лучшее время для охоты с подсадной. В это время селезень действует самым бесстрашным образом с минимальной оглядкой. Он даже облетов не совершает, прямиком плюхаясь в озеро к сидящей там манной утке.
Выстрелы, раздавшиеся вслед за только что прозвучавшим в старом доме, были тому подтверждением. И на лишний выстрел во время охоты, разумеется, никто не обратил никакого внимания.
Марфа
На улице послышались голоса, и пятнадцатилетняя Марфа прильнула к мутному окошку, покрытому трещинами. Нет в семье денег, чтобы заменить стекло. Да и вообще ни на что нет. Двенадцать детей, шутка ли, и она, Марфа, самая старшая. В низеньком скособоченном домике, покрытом соломой, в прямом смысле слова жили семеро по лавкам. Средние мальчишки, все четверо, спали на печи, и зимними ночами Марфа страстно им завидовала. На печи все же тепло.
Отец с матерью и очередным младенцем – кои появлялись в семье каждый год – ютились в углу, отгороженном от жилой комнаты занавеской. На приступке к печи располагался на ночлег Марфин брат, младше ее на полтора года. Во второй комнате на трех кроватях, сдвинутых так плотно, что ногу не поставишь, располагались девочки: сама Марфа и пять ее сестер. Спали по двое на кровати, и это хоть немного спасало от холода. К утру комната, в которую задней своей стороной выходила печь, выстывала так, что дыхание замерзало в воздухе.
Страдать приходилось не только от холода, но и от голода. Пропитание добывалось тяжким трудом, и все равно на всех не хватало. Иной день в доме не было даже хлеба. Для малышей белый хлеб заливали молоком, готовя тюрю. Старшие обходились ржаными сухарями, размоченными в воде. Если удавалось капнуть в получившуюся кашицу постного масла, так и вовсе праздник. Есть хотелось постоянно. От голода у Марфы то и дело скручивало живот, да так сильно, что она сгибалась пополам, чтобы хотя бы немного облегчить боль.
Братья с малых лет работали, помогая отцу в его нелегком крестьянском труде. Крепостными они не были, относились к так называемым государственным крестьянам, но легче от этого не становилось. Что на помещика спину гнуть, что на чиновника – какая разница. Десять рублей в год вынь да положь в казну. А их даже при хорошем урожае заработать ой как непросто.
Сестры помогали матери по хозяйству. Сама она, то беременная, то кормящая на протяжении вот уже полутора десятков лет, отличалась слабым здоровьем, не позволяющим даже ведро с водой поднять. Неудивительно, что Марфе, как старшей, приходилось тяжелее всех. Худо жилось ей в родительском доме, ой худо.
С детства она была ладненькая, налитая, как спелое яблочко, а к пятнадцати годам превратилась в редкостную красавицу. Волосы цвета спелой пшеницы струились по узкой, но крепкой спине, а когда она заплетала их в косу, то та выходила с руку толщиной. На румяном личике сверкали ярко-синие глаза, обрамленные густыми, очень черными ресницами. Под пухлыми губками прятались ровные зубы, белые, как маленькие жемчужины.
Красота была ее вознаграждением за то, что на свет в семье она появилась раньше братьев и сестер. С каждым последующим ребенком таяла материнская сила, а вместе с ней и здоровье появляющихся на свет детей, унося и ладную внешность. Только два брата, родившихся сразу на Марфой, унаследовали стать отца и былую красоту матери, остальные дети в семье Аграфениных росли блеклыми, невзрачными, худосочными и болезненными.
Впрочем, Марфа и сама не знала, как лучше. Для отца старшая дочь стала выгодным товаром, который можно удачно сбыть в чужую семью, получив за это неплохой магарыч. Она была в курсе, что отец ищет ей мужа, да такого, семья которого помогла бы семейству Аграфениных хоть немного продохнуть от беспросветной нужды.
Нет, Марфа была не против выйти замуж, вот только выбора отцовского немного страшилась. А ну как попадется ей в мужья горький пьяница? Даже если и будет он из зажиточной семьи, так ведь любое добро пропить недолго. Или руки распускать станет? Вон, как соседская теть Шура: почти каждый день муж выгоняет ее из дому босой на мороз да бьет батогами. У нее все тело исполосовано – Марфа видела, когда мать избитую Шуру в бане водой отливала.
