Как бабы деда Митрофана проучили. Начало
Деревня, в которой жили моя бабушка и дедушка по папиной линии, и в которую я приезжала каждое лето на каникулы, была обычным среднестатистическим колхозом. Выращивали рожь, пшеницу, дыни, арбузы, кукурузу, водили коров и свиней, тем и жили. На всю деревню был один магазин, в который один раз в неделю подвозили товар, школа, детский садик и клуб.
Жил в этой деревне дед Митрофан, вот о нём и пойдет сегодня речь. Те, кто постарше, его ровесники, называли его Митроха. Дед был местным юмористом и шутником. Наверное, не было в деревне ни одного человека, над которым он не подшутил, может, только председатель колхоза, да главбухша, Клава – уважал и побаивался.
Бывало, сидит на лавочке, а мимо соседка идет:
– Здорова, Петровна.
– И тебе, Митроха, не хворать. Чего, опять дурака валяшь, сидишь, зубоскалишь?
– А чё мне и не позубоскалить? Я мыла-то импортного себе уже прикупил, чё не порадоваться. Нынче баньку стоплю, попарюся от души.
А, надо сказать, что в те времена, когда уже был близок крах Советского Союза, не только в деревнях, но и в городах импортного мыла днём с огнём не сыщешь. Да, чего там, импортного, обычного не каждый раз купишь.
– Ой, да и где ж ты импортно мыло-то купил? Бршешь, небось, как всегда!
– Гл—я—я, а ты чё, не знала? В магазин наш нынче привезли. Гляньте вы на неё, вся деревня уже понакупила, а она не знает. Ну, надо же! Вон Пистимея (на самом деле её звали баба Маша, Пистимеей прозвали за злобу и жадность после какого-то фильма, то ли Строговы, то ли Вечный зов, то ли Тени исчезают в полдень – сейчас уже и не припомню) уже один ящик притащила, за вторым побёгла. Ей же два сразу-то не унести, худа, как глист, не то, что ты, ты, – и, прищурив глаз, оценивающе посмотрел на Петровну, – и три коробка донесёшь.
– Да на кой Пистимее столько мыла, она ж одна!
– А я почём знаю? Может солить.
И Петровна бросила все дела и бегом побежала в магазин за дефицитным товаром, которого, понятно, в магазине и в помине не было.
Или идет дед Митрофан вечерком, а возле какого—нибудь дома бабы сидят, лясы точат:
– И, чё, бабы, без дела сидите? – и так удивленно на них смотрит.
– А чё нам вечерком и не посидеть?
– А—а—а, вы не знаете! Да там же Нюрка орден свой обмывает, и мне вот налила с радости.
– Какой орден, ты чё болташь?
– Гля—я—я, чё болтаю! Да вы не слыхали, чё ли? Дак к ей нынче председатель парткома с району приезжал. Орден вручил, за трудовую доблесть, ага, первой степени. Я иду, а она така вся нарядна, орден на ей болтается, говорит, заходи, мол, за мой орден прими на грудь. Говорит, мол, кого встретишь, пущай ко мне идут.
– Да за каку таку трудовую доблесть, она ж бухгалтером в правлении всю жисть просидела! – Возмущаются бабы такой несправедливости.
– Вот чё не знаю, того врать не буду, орден и всё тут!
И бабы дружно побежали к Нюрке на другой конец деревни орден смотреть. Понятно, что ни сном, ни духом ни про какой орден она не слышала, глаза на баб выпучила:
– Тожа мне, нашли кого слушать! Председатель парткома! Первой степени! Тьфу! Дурак старый!
Местным пацанятам тоже от деда доставалось. Как-то раз идёт мимо него Стёпка, пацанёнок, лет двенадцати, заядлый рыбак. Рядом с деревней реки не было, но были несколько прудов. Не сказать, что там клёв великий был, но пацанята котам карасей таскали, бывало, что и крупный попадался, так того – на жарёху. Самый ближний пруд – Артемоновский.
– Чё, Стёпка, нынче на рыбалку не пойдешь?
– Здорово, дед Митрофан, не, мамка не велела, говорит, на работе задержится, а мне корову встречать.
– Эх—х, не повезло тебе!
– Чего не повезло-то? Корову встретить – не хитрое дело сто тыщ раз встречал.
– Да, причем тут корова! Я про рыбалку. Жалко, что на рыбалку не попадёшь нынче.
– Да, куда она денется? Завтра схожу.
– Не скажи, Стёпка, не скажи. Нынче городские приезжали к Артемоновскому пруду. Так такую кучу рыбы туда выпустили, говорят, что в ём форель что ли будут разводить. Завтра охрану приставят, чтобы местные рыбу не поперетаскали. А форель, Стёпка, рыба дефицитная, а кака вкусна да жирна. Эх—х жалко, мог бы на сто лет вперёд натаскать, пока охрана не приехала.
Стёпка, он же дитё, глазки разгорелись, и бегом домой за удочкой.
Мать пришла, корова возле задней калитки топчется, слава Богу, сама пришла, а Стёпку и «митькой звали» (так у нас говорили, когда не знали, куда человек пропал). Темнеет уже, а Стёпки нет, забеспокоилась, побежала по друзьям, да вовремя на деда Митрофана наткнулась.
– Ты чё, Дашка, с выпученными глазами бегашь? Потеряла чё?
– Да Стёпка куда-то делси, не найду, дядь Митрофан.
– Да известно, куды он делси, на Артемоновском форель удит.
– Каку форель? – У Дашки от удивления глаза, как блюдца стали.
– Да откуда ж я знаю, каку?
Дашка бегом на пруд, а дед сидит, ждёт концерта. Спустя время Дашка Стёпку хворостиной с пруда гонит, тот бежит во всю прыть, подпрыгивает, когда матери удается его кончиком хворостины по ногам хлыстнуть.
Бежит Дашка мимо Митрофана и только кулаком ему погрозила. А дед ухохатывается.
Но один раз и деду Митрофану сильно досталось. Обозлились бабы на него после того, как на другой конец деревни на Нюркин орден посмотреть сбегали и решили проучить шутника—затейника.
Как-то теплым летним вечерком собрались бабы на лавочке у Петровны, а дед Митрофан напротив через дорогу на своей лавочке сидит. Бабы демонстративно вполголоса шушукаются. Поглядят, поглядят на него и снова – шу—шу—шу. Деду любопытно стало, о чём так увлеченно бабы судачат. Пошёл к ним.
– Здорово, бабоньки, о чём шушукаетеся, чё случилася?
– Ой, а ты будто бы не знашь? – Спросила Петровна.
– Да откудава я могу знать?
– Ой, не знаю, не знаю.
– Ну, говорите, чё?
– Ой, бабы, не знаю, прямо, сказать чё ли, чи не? Не выдавать Капу?
– А чё Капа? – Заинтересовался дед Митрофан.
Дело в том, что по молодости у них с бабой Капой роман был. Дело к свадьбе шло, но этот шалопай с другой на сеновале покувыркался. А с бабой Капой у них до сеновала дело не дошло, строгая была, мол, только после свадьбы. Она, как прознала, так раз и навсегда погнала от себя Митрофана.
А Митрофан, чтобы перед мужиками лицом в грязь не ударить, наболтал всем: «Побёг от ей только пятки сверкали, поскольку она ведьма, клянусь, мужики, ну у нас до „ентого“ дело дошло, а у ей хвост! Ей Богу!»
С тех пор местные мужики от Капы подальше держаться стали, не то, чтоб безоговорочно верили, но так, на всякий случай. Капино время было упущено, так она замуж и не вышла. Надо сказать, что и Митрофан не женился. Всю жизнь бобылём прожил.
