– Я не хочу их видеть! – даже не сказал, прорычал в телефон он, и бросил трубку. И долго ещё потом не мог успокоиться, хотя и прекрасно понимал, что сестра, с которой он только что разговаривал, здесь совершенно не причём. Но ничего с собой поделать не мог. Он всегда приходил в такое состояние, когда речь шла об их родителях, которые к их обоюдному ужасу, снова затевали что-то сообща.
К тому же, отец звонил несколько дней назад и тоже притворно-таинственным голосом предлагал встретиться «всем вместе, как в старые добрые времена».
Ха-ха-ха! Эти старые добрые времена ему прекрасно известны. Точно так же, как и его сестре-двойняшке Дине. Хотя они оба, он уверен, дорого бы заплатили за то, чтобы всё это забыть.
Всё дело в том, что вплоть до двенадцатилетнего возраста, родители изводили себя и своих детей постоянными скандалами и бесконечными разборками.
Они страшно ругались, изменяли, поливали друг друга грязью, шумно, до поздней ночи выясняли отношения и устраивали из собственной жизни и жизни своих детей, – настоящий ад.
То к матери почти в открытую приходили «друзья» и «коллеги» исключительно мужского пола, то к отцу звонили и просили позвать его к телефону какие-то женщины. Однажды прямо к ним домой заявилась девушка с маленьким ребёнком и громко, на радость соседям, потребовала у отца оставить семью, а у матери дать ему свободу.
После такого, как правило, начинались разборки. Долго и шумно. С криками, слезами, взаимными обвинениями, непременным рукоприкладством, страшными оскорблениями и ужасными проклятиями, от которых у него лично до сих пор мороз по коже.
Затем родители постепенно успокаивались, весьма оживлённо мирились, а затем выходили из спальни пристыженные, умиротворённые и почти счастливые… Чтобы через несколько дней всё началось сначала. Если кто-то вдруг подумает, что хотя бы в эти несколько дней в доме воцарялись мир и тишина, он сильно ошибётся. Всё было совсем не так. Нет… Папе и маме необходимо было закрепить достигнутое таким трудом хроменькое взаимопонимание и отпраздновать шаткое перемирие. Что они с превеликим удовольствием регулярно и делали, организовывая разномасштабные вечеринки.
Причём для них не имело значения, закатить пирушку человек на двадцать или, если финансовое положение семьи плакало горючими слезами, только для них двоих. Эмоциональный взрыв и накал страстей присутствовали в любом случае. На таких мероприятиях, сразу после них или даже на этапе подготовки, чаще всего и происходили новые скандалы и разбор полётов. Потому что кто-то из предков начинал ревновать, предъявлять претензии или перебрав со спиртным, вспоминал прошлые обиды и тогда всё начиналось по новой…
После одного из таких разудалых гулянок, когда папаша с искажённым злобой и ненавистью лицом, начал душить мать прямо посреди валяющихся на полу бутылок, разбитой посуды и остатков еды, его сестра – двенадцатилетняя Динка, рывком распахнула окно и ступила босой ногой на карниз девятого этажа. Он и сейчас помнит её заполошный крик, многоэтажным эхом прокатившийся в предрассветном, холодном воздухе:
– Отпусти её или я прыгну… Ненавижу вас! Господи, как же я ненавижу вас!
Он хорошо помнит, как у него перехватило дыхание, и он был уверен, что сейчас задохнётся. Он хотел позвать сестру, но не смог даже разлепить губ. И молчал почти месяц после этого случая. Тогда это случилось впервые. Но осталось с ним на всю жизнь. В особенно сложные периоды, в случае нервного перенапряжения у него как будто останавливается дыхание, и он теряет речь.
Для его сестры этот опыт жизни с родителями тоже не прошёл бесследно. Она может быть им «благодарна» за то, что к своим двадцати семи годам так и не смогла построить нормальных отношений ни с одним мужчиной. Потому что уверена, что ей непременно изменят или предадут.
После того её демарша, когда она, тоненькая, с горящими от какой-то внутренней решимости глазами, в развевающейся сорочке стояла на карнизе девятого этажа, они выдвинули родителям ультиматум – либо те разводятся, либо они обращаются в опеку с требованием лишить отца с матерью родительских прав. Говорила Дина за них двоих. Он лишь молча присутствовал и крепко держал сестрёнку за руку.
– Вас лишат, не сомневайтесь! – громко озвучила Дина их обоюдное требование, – Все соседи, все родственники подтвердят, что вы за родители такие… Особенно, если мы приложим выписку из Денискиной карты, что онемел он в результате сильнейшего нервного потрясения, спровоцированного вашими попойками, драками и скотским поведением в целом…
Это возымело действие. Динка говорила горячо, убедительно, не зря впоследствии стала юристом по семейному праву. Родители несколько поутихли и вскоре развелись.
И вот теперь, спустя пятнадцать лет, поступает это идиотское приглашение на семейный ужин в ресторан. Дина говорит о том, что нужно пойти. И встретиться, наконец, всем вместе. Особенно в свете предстоящих событий. Он был категорически против, хоть и признавал в глубине души справедливость её слов.
Но что-то недоброе, тёмное и желчное не давало набрать номер сестры и сказать, что он согласен. То, что когда-то в детстве не давало ему уснуть, когда он и под толстым стёганым одеялом слышал грохот музыки или очередную матерную очередь из комнаты родителей. То, что заставляло замедлять шаг, подходя к дому, задирать голову и прислушиваться к долетающим из окон звукам. То, что со всей силы ударило его однажды под дых, заперло дыхание и отобрало речь, когда он увидел свою сестру в белой сорочке на карнизе девятого этажа, которая кричала родителям о своей ненависти…
Он знал, что Динка, единственный близкий человек, здесь совсем не причём… Не стоило орать на неё и швырять трубку… Но…
Дело в том, что невыносимы родители были только в своём разрушительно-увеселительном тандеме. Поодиночке мириться с их присутствием было вполне по силам.
Когда после развода они с сестрой остались с матерью, он даже не может вспомнить ни одного мало-мальски запоминающегося потрясения. А если они приезжали к отцу, который женился чуть ли не на следующий день после развода, всё было тоже вполне пристойно. Не просто терпимо, а мило и славно, даже до приторности. Он подозревал, что мать с отцом и здесь соревнуются друг с другом, кто окажется родителем года на этот раз.
Он взял в руки телефон, чтобы позвонить сестре. Напрасно он её обидел. Вот уж кому доставлять неприятности ему хотелось бы меньше всего. Рука безвольно повисла. Что за чёрт,– думал он… Ну неужели сестра не понимает к чему весь этот китайский цирк. Опять какие-нибудь дурацкие, нереальные планы, которые умница Динка называет прожектами. Что-нибудь неосуществимо грандиозное, многозатратное и настолько же абсурдное.
