С утра невыносимо душно. После холодного июня, когда казалось, что уныло-серые тучи да безостановочные потоки ледяного дождя с порывистым ветром никогда не покинут бледное небо, июль щедро поливает свинцовым зноем, словно торопясь оправдаться за опоздание лета на месяц.
Изнывая от жары, мы прячемся от палящих солнечных лучей на веранде просторного двухэтажного дома Вадима Борисовича, нашего босса и генерального директора «Астро-банка». За высоким кирпичным забором, опоясывающим просторный двор, в близком лесу птицы весёлыми трелями встречают начинающийся день.
Делать пока нечего: накануне начальство провело вечер в бане вместе со своим давним партнёром из Мурманска.
Бизнесмена из далёкого заполярного города все мы, кто работает у Вадима Борисовича, знаем как Сохатого. А ещё мы знаем, что у него есть один пунктик: он откровенно тоскует по девяностым, беспредельным. Это та причина, которая объясняет, почему Вадим Борисович, большая брезгливость которого всем известна, согласился вчера поехать с Сохатым в баню, где они, опять же по желанию Сохатого, отмечали успешно завершённую финансовую операцию.
По обязанности водителя в позапрошлый приезд Сохатого я возил их обоих по городу и невольно подслушал, как они обсуждали между собой запуск кредитного пылесоса. Гость из Мурманска тогда успокаивал Вадима Борисовича тем, что нужные гарантии безопасной работы по этой схеме от кого надо уже получены. Кстати сказать, этот мэн любит сидеть на переднем сиденье, по правую руку от меня, и беседовать с Вадимом Борисовичем через левое плечо. Мой начальник в таких случаях привстаёт с заднего сиденья, подобострастно согнувшись, опирается на широкий, как стол, подлокотник между моим местом водителя и пассажирским креслом, в котором, развалившись, сидит Сохатый, и тянет шею вперёд, чтобы не пропустить ни одного сказанного гостем слова.
Сохатого вернее было бы называть не партнёром Вадима Борисовича, а… Кстати, а как можно было бы назвать этого человека? Назовём почётным президентом банка, ладно? Знаете, как бывает в некоторых учреждениях? Старого директора, например, закон вынуждает уйти на пенсию, но власть, которая годами вливалась в кровь дурманящим наркотиком, этому директору выпускать не хочется. Тогда назначается якобы директор из ближнего окружения, а для старого начальника придумывается должность президента. Он вроде бы и не при делах, лишний довесок как бы, но на деле всеми ниточками продолжает дёргать именно он.
Частенько мне приходилось видеть, как Пётр Андреевич – так по-настоящему зовут Сохатого – внимательно изучает бумаги, сидя в кресле в кабинете нашего директора. Расположившийся в таких случаях за брифинг-столом Вадим Борисович сильно нервничает. Такое чувство, что он боится, как бы Пётр Андреевич не нашёл какой-нибудь изъян в делах банка. Эти страхи заставляют его быть подчёркнуто почтительным с Сохатым.
Внешность Сохатого можно было бы сказать, что весьма примечательна, но на самом деле она очень даже примечательна. Есть выражение: «Бог шельму метит». Оно как нельзя кстати подходит этому человеку. Достаточно один раз посмотреть на Сохатого, чтобы понять, что он пахан, вор в законе, матёрый уголовник с богатым прошлым. Не удивлюсь, если выяснится, что его тело помечено татуировками в виде звёзд или эполет на плечах, которые прячутся от постороннего глаза под тонким шёлком сорочки.
Мы привыкли думать, что внешность зависит от отца и матери и тех генов, которые они дарят ребёнку. Правда, бывает, что этот самый ребёнок рождается удивительно похожим даже не на прямого предка, а на двоюродного или троюродного, а то и вовсе ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Но причуды природы при сотворении нового человека имеют ограниченный диапазон при всей бесконечности комбинаций генов, что и называется родовыми чертами.
Однако приглядитесь повнимательнее: среда, в которой человек живёт, тоже шлифует его физический облик, доставшийся от родителей в наследство. Жизнь своим резцом водит и водит по чертам человека, годами вырезая морщины или, наоборот, заглаживая их: у человека весёлого морщины, незаметно углубляясь, ложатся маленькими лучиками в кончиках глаз, на уголках улыбающихся губ, раздражительный человек обречён носить глубокие морщины недовольства, протянувшиеся от крыльев носа вниз и убежавшие в бульдожьи щёки. Я где-то слышал, что близнецы, если они росли вдали друг от друга в обществе разных людей, в конце концов становятся мало похожими друг на друга…
В Сохатом без малого сто девяносто сантиметров роста, широкие плечи, толстые, как брёвна и длинные руки, даже не руки – лапищи, толстая, как бочонок, шея – всё говорит о невероятной силе. Он выглядит как питекантроп, каким-то чудом оказавшийся в нашем времени.
Резкие черты лица выдают в нём властного человека, привыкшего подчинять себе, придавливая всех вокруг одним только стотонным взглядом к самому полу. Глубокие толстые складки, перерезающие лицо, дополнены шрамом, словно художник небрежно бросил лишний мазок, придавший всему портрету какую-то особую выразительность. Шрам очень тонок и едва заметен, словно чиркнули острейшей бритвой или хирургическим скальпелем. Только левая бровь разломана на половинки и от нижнего века бежит едва заметная бороздка к подбородку, слегка стягивая кожу. Из-за этого взгляд Сохатого производит странное впечатление. Такими стеклянными глазами мог бы смотреть коршун, наблюдая за ничего не подозревающей мышью. В этом взгляде нет злобы, но нет и жалости.
Эта громадная обезьяна может с полуоборота впасть в ярость. В таких случаях, набычившись, Сохатый смотрит из-под взлохмаченных бровей и надрывным криком, от которого на его шее вздуваются венозные канаты, подавляет любое сопротивление. Слыша этот вопль дикаря, многие теряют остатки мужества. Говорят, что раньше, забывшись, он мог и пятернёй схватить за горло или за лицо, тогда в том месте надолго оставался неприятным напоминанием здоровенный синяк.
Замашки криминального авторитета создают в Сохатом интересный симбиоз с потугами выглядеть джентльменом. Он очень старательно следит за тем, чтобы его телодвижения соответствовали каким-то идеальным представлениям об аристократизме. О том аристократизме, который Пётр Андреевич увидел, вероятно, в дешёвых голливудских сериалах. Желание быть изящным при сложении и неуклюжести носорога выглядели бы нелепо, если бы не одно но.
