Мы в комнате заброшенного дома, который когда-то был библиотекой. Старый диван, источающий неприятный запах сырости, нельзя назвать лучшим элементом декора, но это единственный сносный предмет мебели в комнате, на котором можно комфортно расположиться. Прижав колени к груди и положив на них голову, я продолжала следить за папой, который сегодня по не понятной мне причине вел себя как-то подозрительно.
Мама ушла два дня назад, и ничего чрезвычайного в этом не было. Она часто уходила. В первый день ее отсутствия папа был спокойным, на второй день начинал хмуриться и реже обращать на нас с Ремисом внимание, вернее, он почти переставал нас замечать. Но на третий день мама всегда возвращалась, а значит, не было повода для беспокойства. Вот и сегодня – третий день, и мама должна вернуться. Почему же тогда отец так переживает?
В этом здании было так тихо, что можно было услышать, как стрелки старых часов на противоположной стене отстукивают секунды нарастающего безумия папы. Он стоял у огромного ─ от потолка до пола ─ окна, завешанного старой простыней, и, казалось, она не могла помешать ему всматриваться в темную пустоту опустившейся на город ночи.
За окном было так темно, что я не понимала: отец смотрит сквозь темноту, которая напоминает штору, или обладает способностью видеть через ткань? Зачем отец стоит у окна, сжимая кулаки? Даже если мама приблизится к дому, отец просто не сможет различить ее силуэт. Но я не решалась подойти к нему. Когда он ждал маму, он всегда был напряжен и в такие минуты не разговаривал – ни со мной, ни с Ремисом. Сегодня же все иначе: не могу сказать, что именно не так, но волнение папы настолько велико, что передается и мне. Я тоже переживаю за маму и очень хочу, чтобы она оказалась рядом с нами как можно скорее.
– Ремис, что ты делаешь? – Отведя взгляд от папы, я перевела его на младшего братика. Он не разделял нашего волнения, а значит, мог отвлечь от мрачных мыслей. Мне хотелось, чтобы в комнате появились еще какие-нибудь звуки, кроме тиканья часов и скрипа карандаша, которым Ремис что-то размашисто вырисовывал на куске картона, тем самым заштриховывая мой страх и паническую атаку папы.
– Лисую масыну, – прошепелявил братик.
Я посмотрела в его голубые глаза: чистые и огромные глаза ребенка, в которых не отражается наш с папой ужас. Малыш просто рисует машинку. Ремис не считает дни и часы, он еще не понимает, что может скрываться за папиным отрешенным взглядом на второй и третий день отсутствия мамы. Он просто рисует и просто ждет, когда мама принесет конфеты. Почему же тогда я, наблюдая за безмятежностью брата, не уверена, что у нас все будет хорошо? Папа и Ремис рядом, а мама… она вернется. Все будет хорошо, я должна в это верить и не поддаваться папиному волнению.
Я сползла с дивана, чтобы поправить брату штанишки, которые на пару размеров больше, чем нужно, зато плюшевые и теплые, что очень важно для этого холодного города. Но мне хотелось видеть брата одетым так же, как дети за окном. На них была одежда по размеру и по погоде, а ботинки не промокали. Мы же всегда были одеты в «случайные» вещи.
Ремис немного поворчал, выражая таким образом недовольство тем, что я мешаю ему заниматься любимым делом, и продолжил рисовать. Он обожал рисовать. Когда папа рассказывал нам на ночь сказки, утром Ремис обязательно пытался изобразить героев, о которых услышал накануне, а результатом своего творчества неизменно всех нас веселил. Его уморительные каракули поначалу всех нас очень развлекали, но, надо признать, с каждым днем рисунки брата становились все лучше и лучше. Я погладила Ремиса по белокурой голове, а он, оторвавшись от рисунка, улыбнулся мне, и эта детская улыбка была такой светлой и безмятежной, что я даже немного ему позавидовала.
Вдруг отец отошел от окна и стал расхаживать по комнате, что-то бормоча себе под нос. О, Боги! Это еще хуже, нежели он молча стоит у окна. Мамочка, где ты? Сущий кошмар, когда мамы нет рядом. На второй день после ее ухода папа превращается в незнакомца, который бесцельно бродит туда-сюда, а все заботы о младшем братике ложатся на меня.
Когда мне показалось, что я расслышала среди бурчания нечто вроде «нельзя было отпускать ее одну», снизу раздался шум открывающейся двери, а затем легкие и быстрые постукивания каблучков. Мама вернулась! Ее шаги я научилась различать уже давно.
– Хвала Богам! – воскликнул отец.
– Это было в последний раз! Слышишь меня? Я не отпущу тебя больше одну! – Отец говорил так каждый раз, когда мама возвращалась, и каждый раз они спорили, а спустя какое-то время мама вновь уходила.
Едва мама поднялась на этаж, который сегодня напоминал зал ожидания на вокзале, как отец подхватил ее и закружил так, что она бросила сумки и засмеялась.
Отлично! Нам с Ремисом как раз хватило времени на то, чтобы покопаться в них в поисках чего-нибудь вкусного. Родители еще какое-то время будут заняты своим разговорами, состоящими из расспросов отца и маминых ответов сквозь смех, а мы тем временем успеем поглотить сладкого столько, что даже от ужина будем готовы отказаться к неудовольствию мамы.
– Солнце, у меня отличная добыча! Ты не поверишь! Мне удалось подработать, и я даже скопила приличную сумму денег.
Видя, что ее слова не произвели на отца должного эффекта, мама добавила:
– Я принесла еды, много, нам хватит на месяц. А еще новые теплые вещи для всех!
Теплые вещи в этом городе я ценила больше всего и не понимала, почему мы не можем пойти днем в один из тех шикарных магазинов, о которых я столько слышала и которые видела по телевизору. В этом последнем месте нашего пребывания телевизора не было, но у меня отличная память!
Этому может быть только одно объяснение: мы определенно прячемся от кого-то. Это даже мне понятно. За окном нашего дома, временного дома, другого у нас никогда не было, свободно ходят по улицам люди, беззаботно и весело резвятся дети, и никто ни от кого не прячется в отличие от нас.
Если нас и выводят на улицу, то только ночью, когда там уже нет детей, с которыми мне так хочется подружиться и которые так же недосягаемы, как папа на третий день отсутствия мамы.
Вся наша жизнь связана с ночными переездами в различные города, названия которых я уже даже не пытаюсь запоминать. Места для временного проживания ─ это всегда заброшенные здания в какой-нибудь глуши. Города новые, но правило остается старым и неизменным: нам строго-настрого запрещается выходить из дома днем. Родители всегда оберегали нас от посторонних глаз, но причину такой скрытности нам никогда не пытались объяснить. Больше недели мы обычно нигде не задерживались. Однако в этом странном городе мы уже почти месяц, и я уже начала считать эту заброшенную библиотеку нашим домом.
